Дом мечты

Гилберт отложил в сторону увесистый том по медицине, над которым он просидел весь день, пока мартовские сумерки не заставили его отложить книгу. Он откинулся на спинку кресла и задумчиво уставился в окно. Стояла ранняя весна. Это было, пожалуй, самое противное время в году. Даже восход солнца не менял мертвой картины промокших насквозь полей и лугов. Вдали виднелась гавань с почерневшим льдом. Нигде не было видно признаков жизни, если не считать носившуюся в одиночестве ворону. И Гилберт углубился в размышления об этой вороне. Точнее, это был ворон. Была ли у него семья? А может быть, он еще только собирался найти себе подругу и ухаживал за кем-нибудь? А может быть, этот ворон был циничным холостяком? Может быть, он был убежден, что лучше путешествует тот, кто путешествует один? Но кем бы ворон ни был, он вскоре исчез, и Гилберт, развернувшись в кресле, окинул взором комнату, в которой сидел.

Еле-еле поблескивали огоньки в камине, освещая гладкую коричневую голову красивого сеттера, развалившегося на коврике, блестящие рамы картин на стенах, вазу с желтыми нарциссами из сада Энн и ее саму, сидящую за маленьким столом с шитьем в руках. Потом она отложила работу и стала всматриваться в камин, прыгающие огоньки которого рисовали на стенах различные силуэты: испанский замок, чьи остроконечные крыши пронзали облака и блестели в лунном свете, корабли из земли добрых надежд, которые плыли в Четыре Ветра с драгоценными грузами…

Гилберт привык считать себя женатым мужчиной. Но он продолжал смотреть на Энн влюбленными глазами. Гилберт до сих пор не мог поверить, что она его жена. Все это могло оказаться просто сном.

— Энн, — сказал Гилберт, — удели мне немного внимания. Мне с тобой надо кое о чем поговорить.

Энн посмотрела на него, оторвавшись от мерцающего камина.

— О чем? — весело спросила она. — Ты выглядишь очень грустно. Я сегодня не проказничала. Ты можешь спросить у Сьюзан.

— Это не о тебе и не о нас. Я хочу поговорить… Это касается Дика Мура.

— Дика Мура? — переспросила Энн. — Что ты можешь о нем сказать?

— Я очень долго думал о нем в последнее время. Помнишь, последним летом я лечил его от нарыва на шее?

— Да, да.

— У меня тогда была возможность исследовать его голову. Я всегда считал, что с медицинской точки зрения Дик — интересный экземпляр. Я изучил историю трепанации и случаи, где она применялась. И вот к какому мнению я пришел, Энн. Если Дика поместить в хороший госпиталь и сделать Операцию на мозге, память может к нему вернуться. Все функции его мозга могут быть восстановлены.

— Гилберт! — воскликнула Энн голосом, в котором слышался протест. — Нет, ты имел в виду не это.

— Именно это, Энн. И я считаю своим долгом рассказать обо всем Лесли.

— Гилберт Блайз, ты не должен делать таких вещей, — решительно сказала Энн. — О, Гилберт, ты не сделаешь этого, ты не сделаешь. Ты не можешь быть таким жестоким. Обещай мне, что не сделаешь этого!

— Почему, Энн, дорогая? Я не предполагал, что ты все это так воспримешь. Будь благоразумной.

— Я не буду благоразумной, я не могу быть благоразумной, хотя нет, это я-то как раз и веду себя благоразумно. Это ты не понимаешь, что говоришь, это, ты неблагоразумен. Гилберт, ты хоть раз подумал о том, что будет с Лесли, если к Дику вернется память? Просто остановись и подумай! Она сейчас достаточно несчастна. Но быть служанкой и сиделкой Дика в тысячу раз легче, чем быть его женой. Я знаю это, я знаю. Это немыслимо! Не вмешивайся, оставь все как есть.

— Я долго раздумывал над этим, Энн. Я считаю, что доктор, если может, должен восстановить нормальное состояние своего пациента, к каким бы последствиям это не привело. Это просто моя обязанность. Я должен вернуть ему разум. Надежда есть. Если все сложится удачно, ему удастся поправиться.

— Но Дик не Твой пациент, — воскликнула Энн, меняя тактику. — Если бы Лесли просила тебя что-нибудь сделать для него, тогда это было бы твоей обязанностью сообщить ей, что ты думаешь. Но у тебя нет права вмешиваться.

— Я не называю это вмешательством. Двенадцать лет назад дядя Дэйв сказал Лесли, что для Дика ничего нельзя сделать. И она этому, конечно, поверила.

— А зачем дядя Дэйв стал бы ей это говорить, если бы это не было правдой? — вскричала Энн. — Разве он не такой же врач, как и ты?

— Нет, я думаю, что нет. Может быть, это выглядит немного самоуверенно, я бы даже сказал нагло. Ты ведь знаешь, с каким недоверием он относится ко всем «новомодным» методам в медицине. Он возражал даже против операции по случаю аппендицита.

— Он прав, — воскликнула Энн, изменившись в лице. — Я тоже считаю, что современные врачи слишком увлеклись проведением различных экспериментов на живом материале.

— Ронда Эллонби не жила бы сейчас, если бы я не рискнул и не провел эксперимент, — нашел аргумент — Гилберт. — Я попробовал новый метод, и это спасло ей жизнь.