— Не будьте столь нетерпеливы. Ничто так не раздражает меня, как нетерпение. Мы, мисс Говард, никуда не торопимся. И под этим «мы» я подразумеваю все, что находится в Красном Доме. Это прелюбопытнейшее жилище знавало не одну эпоху, не одну судьбу. Но все эти времена и жизни неразделимы, будучи неотъемлемо связанными воедино — здесь, под этими сводами. Вы должны осознать все в нужном контексте, и начать необходимо с тех мест, где дядя работал. Можно сказать, мы отправимся в самое сердце Красного Дома, что поддерживало в нем эту причудливую жизнь. Ничто не имеет цены, покуда не воспринято должным образом, верно?
— Верно, — бездумно ответила Кэтрин, не вполне понимая, о чем Эдит ее спрашивает. Она глянула на Мод, но тут же отвела глаза — столько звериной злобы, еле сдерживаемой, плескалось во взгляде домоправительницы, обращенном к старухе во главе стола. Похоже, отношения этих двоих — плод сокрытой туманом тайны, в которую Кэтрин предпочитали не посвящать. Меж Эдит и Мод не чувствовалось тепла. Они держались особняком друг от друга, как совершенные незнакомцы. Что же связывало их, что заставляло Мод продолжать нести абсурдную повинность перед прикованной к креслу инвалидкой? Тайна.
Но если завтра ей не разрешат начать работу над каталогом и увлекут в очередную экскурсию по гротескным увлечениям М. Г. Мэйсона, ей придется надавить на Эдит. А там — будь что будет. Она готова уйти отсюда с пустыми руками, зато с целым чемоданом историй, в которые никто во внешнем мире не поверит. И тогда пусть Леонард попробует одержать победу на этом поле. И да, никаких больше трапез — отговорки она приготовит заранее. Да, старостью вполне можно было оправдать поведение Эдит, но Кэтрин твердо знала — тот ужас, который опутал ее собственную душу, делал пребывание в среде Красного Дома занятием в высшей степени нездоровым.
— У вас будет время, дорогая моя. Вам предстоит многое понять. — Голос Эдит стал тише и мягче,
Это что, получается, Эдит намекает на ее разрыв с Майком? Неужели Леонард что-то рассказал ей перед тем, как Кэтрин сюда приехала? Ну нет, он написал ей одно-единственное письмо, и то до того, как Майк ее бросил. Кроме Леонарда, она никому об этом не говорила — ну, еще родителям. Может, Эдит намекает на ее отлет из Лондона, на тот некрасивый случай, на обстоятельства ее детства, на…
Ну нет, это уже форменная паранойя. Подробности ее частной жизни никак не могут быть известны Эдит.
— Вот как? — парировала она. — И почему вы так считаете?
— Мы производим впечатление замкнутых, но отнюдь не слепы. В ваших глазах — мука разбитого сердца.
— Я никогда не обращалась к этой стороне жизни. Моя мать — да, однажды. Иначе бы на свет не родилась я… Но мы не обсуждали с ней подробности. Я никогда не знала отца, но у меня был дядюшка. И он познакомил меня с миром куда более многообещающим. — Желтые зубы Эдит блеснули в свечном свете, когда она улыбнулась. — Не только мужчинам можно дарить любовь. Есть те, кто нуждаются в ней не меньше. Возможно, в несколько иной любви, но все равно — любви. Более длительной и надежной… Возможно, вечной.
Глаза Эдит снова закрылись. Мод убрала из-под ее носа тарелку.
— Спасибо тебе, Мод… Ужин был превосходный, — полусонно пробубнила старуха, но домоправительница на нее даже не взглянула.
— Сегодня, — подала голос Кэтрин, — этим утром, в саду… Я кого-то видела.
Мод бросила кухонную утварь на тележку. Перезвон, казалось, встряхнул ауру комнаты.
Эдит резко выпрямилась.
— Вы, наверное, ошиблись! — абсурдно-бодрым голосом выдала она.
— Нет, там был мужчина в белом костюме. Он
Вот тут-то и случилось неожиданное:
— Мне показалось, это был пасечник. Он
Мод отвернулась к тележке и завозилась с тарелками. Пришел черед Эдит разглядывать спину сожительницы с ненавистью.
— Да, у Мод есть друг, что возится с пчелами. Но ему запрещено ходить в сад.
Тележка заскрипела и покатилась через комнату прочь, увлекая Мод следом.
Эдит скривила горькую мину:
— Как же крутит живот. Этот суп, что она мне дает, непереносим. Определенно она что-то туда подсыпает. Вы не отвезете меня в комнату? Мод поможет мне раздеться.