Дом Леви

Филипп движется к зданию еврейской общины. Дорога недалека, и сейчас, удачно оторвавшись от Отто, можно замедлить шаг. «День явно расположен для радостей и приятного времяпровождения». Филипп глубоко вдыхает утреннюю свежесть и улыбается про себя. Две молодые женщины проходят мимо, возвращая улыбку этому симпатичному господину. Филипп сжимает портфель подмышкой, глотая чистый осенний воздух, как жизненное зелье. Вчера он вернулся из неприятной поездки. Трудным было посещение небольшого романтического прусского городка. Суд завершился именно так, как он полагал. На скамье подсудимых сидели вожди хулиганов, устроивших беспорядки, сынки зажиточных крестьянских семей. Оправдывались, что действовали «под влиянием алкоголя». Евреи выиграли суд, а хулиганы удостоились широкой поддержки горожан. Первые покинули зал суда, получив защиту закона, вторые – поддержку общественности. Каждый получил свое. Филипп в сопровождении уважаемых членов общины шел к сожженной синагоге, хотя евреи упрашивали его этого не делать. Это был базарный день, и они торопились к своим делам. Шли они по кривым узким улицам. Крестьянские телеги гремели колесами по шоссе, везя скотину на убой. Телята и свиньи визжали, пытаясь вырваться из пут, и слюна текла из их пастей. Все улицы были заполнены их визгом, ревом, мычанием, режущим слух Филиппа, как режут стальной обод колеса. Он смотрел на кулаки крестьян, натягивающих вожжи, видел искры ненависти в их темных глазах.

– Народ подстрекают, – сказал Филипп сопровождающим его евреям, – вы живете маленькой общиной, лишенной всякой защиты, среди ненавидящих вас.

– Муниципалитет стоит за нас. Закон и порядок нас защищают.

– Закон и порядок, – с горечью рассмеялся Филипп, – придет день, и этот закон даст в руки погромщиков палки. Ваша жизнь здесь в опасности Вы даже не взвешиваете возможность покинуть этот городок.

Смотрели на него с удивлением, пропуская его слова мимо ушей.

Дошли до большого магазина одежды, принадлежащего еврею. У витрины толпились крестьяне со своими женами, которые доставали из глубоких карманов своих кофт кошельки и считали гроши заскорузлыми пальцами, нажимая большим пальцем на каждый грош, словно убеждая себя: «Он еще мой!»

Сжимая губы, вели про себя счет, громко пререкались муж и жена по поводу покупки платья, юбки, чулок, рукавичек для младенца. В конце концов, приходили к согласию, завершая его общим проклятием еврею, лопающемуся от богатства да еще завышающему цены. Филипп зашел с сопровождающими его евреями в магазин, выпрямил спину, проходя мимо крестьян уверенным шагом. Обратил внимание, что хозяин магазина почти заискивал перед крестьянами, но никто из них с ним даже не поздоровался. Филипп постоял несколько минут в магазине. Тонкое стекло отделяло его от злых лиц снаружи. Видел сквозь стекло повозки со скотом, и проклятия крестьян смешались в его слухе с ревом и мычанием скотины. Хотел продолжить свою проповедь, но хозяин магазина был загружен заботами и не прислушался к его словам. Несмотря на то, что в магазине почти не было покупателей, он суетился между полками и прилавками, давал указания продавцам, занимался кассиром, пригласил уважаемого адвоката в свой дом, к жене, отобедать с ними. Филипп расстался с ним и направился на вокзал.

* * *

Вечером того же дня он поехал к Белле – рассказать ей о том, что с ним произошло в городке: должна она, в конце концов понять, что не сможет он сегодня-завтра покинуть Германию. Евреи здесь как наивные дети, беспомощные перед ужасными погромами в будущем. И он, адвокат, доктор Филипп Ласкер, обязан видеть и раскрывать всю страшную правду во всей ее полноте и значении. Его долг – оставаться на месте, быть бдительным. Белла обязана быть рядом, принять на себя эту новую важную роль.