Дом Леви

– Их вместе привезли сюда – мертвого и одноглазого, – рассказывает офицер.

День склонялся к вечеру, когда врач вернулся в свой кабинет. Под окнами шумела площадь Александра в канун праздника. Под сильными порывами ветра все торопились. Напротив полиции, на стенах универмага святой Николай улыбался всем отеческой улыбкой.

Ночь была морозной. Ветер свистел у реки Шпрее, на рождественском базаре, ворота которого были закрыты. Базар лежал пустым и одиноким во тьме, между освещенными улицами и другими базарами. На том базаре, окруженном полицейскими, несколько часов назад шел настоящий бой.

Хейни сын Огня оставил Отто в полдень. Кружил по переулкам, выслеживал каждый трактир, вынюхивал каждую забегаловку – в поисках одноглазого мастера. Все были знакомы с ним, месяцами он болтался по этим переулкам со своими проповедями, но в этот день его словно поглотила земля. В конце концов, Хейни достал его адрес: дом того находился около реки Шпрее, и Хейни побежал туда.

– «Мир в полдень»! Забастовка закончилась! – преследовали Хейни голоса подростков до самого дома одноглазого. Поднялся Хейни на мост, и стал, как на посту, не отрывая глаз от входа в дом. Так и стоял – в красном свитере и коричневых перчатках – лицом к рождественскому базару на берегу Шпрее. Мастер не чувствовал преследующей его тени и расхаживал между павильонами как хозяин базара, здоровался с друзьями и знакомыми. Зашел в одну из забегаловок. Стеклянные шары посверкивали под потолком, оладьи и картофель жарились, и запах алкоголя витал в воздухе, шутки и смех. Около прилавка течет в бокалы пиво, в рюмки льется спиртное, и дирижирует всем этим одноглазый своими ядовитыми речами. Забастовка, – провозглашает он, – потерпела поражение, потому что евреи и их подручные купили взятками лидеров профсоюзов: нет у рабочего иного выхода, как положиться на сильного человека.

– Стакан водки мастеру за мой счет, – подскочил Хейни и толкнул стакан в сторону мастера, оттеснив его, – прошу, господин, выпить! Крот, слепая крыса, пей, чтобы силы прибавилось грызть корень человеческих душ, пей во имя сильного человека! Пей, сволочь! – кулак Хейни плясал перед носом мастера.

Тот оттолкнул стакан так, что спиртное выплеснулось на прилавок – это был знак к драке. Верные друзья у него были и здесь, но и у Хейни оказались защитники.

– Агент Гитлера! – кричал Хейни.

Разделились на два лагеря, и в разгар драки, Хейни выволок мастера из забегаловки.

– Я научу тебя честности, коричневая крыса. Череп твой и твоих дружков размозжу, – орал Хейни, и побелевший мастер трепыхался в его пальцах. В центре базара началось настоящее сражение.

Малоразговорчивый Хейни бил направо и налево, и кричал:

– Вырвем скверну из нашего нутра! Уничтожим этих коричневых гадов, размножающихся во всех щелях!

Весь базар внезапно возбудился. Драка ширилась и разгоралась. Женщины бежали с воплями, дети кричали, продавцы свертывали товары, лошади ржали, а Хейни вдыхал огонь в сердца людей, стоя в самом центре боя. Появилась полиция.

–Разойтись!

Никто не слушался. Начали стрелять поверх голов, били резиновыми дубинками. Не помогало. Огонь столкновения не угасал, и литейщик Хейни лишь добавлял пламя.

– Не кончится эта забастовка без…

Но слова его были прерваны. Вдруг он упал. Шальная пуля пробила ему грудь. Бой прекратился. Дравшиеся разбежались, спасаясь, базар мгновенно опустел. Только одноглазый мастер, избитый, в обмороке, и Хейни, убитый наповал, остались на асфальте, подобрали их полицейские и увезли.

Только ветер свистел между павильонами.

* * *

Герда встала с кресла и закатала жалюзи на окнах, стекла которых сотрясал ветер. У стола сидел Эрвин с перевязанной бинтом рукой. У печи дремал ребенок. Герда накрыла лампу, и в комнате царил полумрак.

– Болит?

Эрвин отрицательно покачал головой.

– Ты горишь, – сказала Герда, положив ладонь на его лоб.

– Все в порядке. Не беспокойся.

– Как тебе пришло в голову вмешаться в эту драку, – начала она его упрекать, – у тебя слишком важные обязанности, чтобы так вот, влезать в уличную потасовку.

– Налей мне рюмку.

– Именно в это время ты ищешь возможность попасть под арест?

Встала и принесла ему бутылку и рюмку. Губы его припали к рюмке, рука дрожит.

– Эрвин, что случилось? Что с тобой, Эрвин?

– Мой отец, мастер Копен, был среди дерущихся.

– Твой отец?

– Я и вмешался в заваруху, чтобы спасти ему жизнь, но не смог до него добраться, и, кроме того…

– Что – кроме того?

– Кроме того… два лагеря. Один против другого, и такая сильная вражда.

– Что случилось с твоим отцом?

– Не знаю.

Герда встала.

– Ты куда?

– К твоей матери.

Эрвин остался на месте и здоровой рукой крепко ухватил ее.

– Не даешь мне идти туда, но ты не уснешь всю ночь, тревожась за отца.

– Я не беспокоюсь за отца, я вовсе за него не тревожусь.

– Эрвин, это твой отец!

– Он палач, один из тех, кто готовит мне виселицу. Он – по мою душу.