Дом Леви

– Терпение, госпожа Белла, терпение – очень хорошее качество. Если бы у молодой жены доктора было терпение, может быть, она бы сумела спастись от трагедии. Говорила я Гертель с утра до вечера: «Будь к нему терпелива, Гертель, зачем вам грызться из-за еврейской религии? Пусть каждый человек соблюдает святость по своему вкусу. Если он все же вернулся с войны, охваченный религиозными капризами, делай то, что он желает. Лучше, чтобы он занимался религией, чем женщинами. Ведь он достиг того возраста, когда ему еще что-то нужно кроме тебя, Гертель». Помогли ли мои слова? Сердитая, кипящая от злости, плачущая, крутилась молодая жена по дому: «Что это за сумасшествия, которые он требует от меня? Что это за новые обычаи, которым он заставляет меня подчиняться? Он что, стар, как его отец, который вдруг ударился в суеверия?» Белла, госпожа моя, если бы тогда доктор говорил с женой требовательно, как отец: «Веди себя так, а не иначе!» – Гертель бы, в конце концов, сдалась. Но доктор пытался ей объяснять и доказывать, а женщина не желает слушать объяснения. И насколько доктор во всем был непривередлив, в вопросах веры не отступал. И так осуществилось в этом доме пророчество покойного господина, Сквозняк ворвался, разбросав их в стороны. И как только встречались эти два духа, они вступали в спор, и судьба закручивала их в свою воронку. И мальчик, сердце мое было с ним! Два духа суетились вокруг него: то, что он запрещал, разрешала она. К заповедям, который выполнял этот, относилась с пренебрежением та. Так прошли над ребенком два года.

Минуло Гансу двенадцать лет, и доктор провозгласил: «Мальчик пойдет к еврейскому учителю, будет учить иврит и готовиться к совершеннолетию – бар-мицве». На этот раз это был язык приказа, но было уже слишком поздно, госпожа Белла, поезд ушел. Женщина привыкла исполнять то, что ее духу угодно, а желание мужа было отвергнуто с пренебрежением. Взбунтовалась Гертель, а с ней и сын: «Не будет никакой еврейской бар-мицвы, или как там ты ее называешь!» Начались в доме столкновения и ругань: «Будет!» – «Не будет!» Пока в один день не собрала жена свои вещи и оставила дом вместе с сыном. Конец не всему венец. Была весна, госпожа Белла, мир в расцвете, Аллея полна жизни, липы раскрывают почки. И какая атмосфера! Какой воздух! В одиночестве сидел доктор в своем кабинете напротив двух горящих свечей, госпожа Белла, из-за этих свечей в дом пришли все трагедии. В соседней комнате стояла жена, глядела на весеннюю ночь, и слезы текли у нее из глаз. Лишь тонкая дверь отделяла их. Нажать на ручку, и дверь откроется, и снова муж и жена будут вместе. Зашла я к ней в комнату, госпожа Белла, и сказала ей: «Дверь не преграда, Гертель, пойди к нему, к своему мужу. Если ты придешь, он забудет о свечах. Выйдите в парк, в весеннюю ночь, подышите воздухом влюбленных, ароматом ночного города, и вам обоим полегчает». Плохой дала я совет, госпожа Белла, очень плохой. Гертель смахнула слезы и пошла к двери. «Барбара, – крикнула она, – Барбара, я зайду к нему, и при свете свечей скажу, что он разрушил нашу жизнь, что своим религиозным фанатизмом изгнал покой и радость из этого дома. Не буду я больше жить в этом доме, ни я, ни мой сын!» Я слышала ее голос, а голос доктора не был слышен. «Я вернусь в город, где родилась, – говорит она, – с Гансом». Я за дверью хочу крикнуть: «Встань, доктор, обними ее. Прикажи ей замолчать и остаться!» – но, быть может, он уже хотел, чтобы она ушла? Может, иссякли его силы жить с ней, и лучше уже для него трагедия, чем жена? Когда она покинула его, вошла я к нему в комнату и нашла его растянувшимся на диване. Свечи горели, ночной ветер стучался в стекла окна. Тот самый ветер, который соблазнил его в прошлом выйти с Гертель к развалинам замка. Ветер весенний, только атмосфера плохая. Сердце мое изошло к нему жалостью. «Доктор, – сказала я, – дайте, я постелю вам, и вы отдохнете». Со дня, когда вспыхнула великая ссора по поводу бар-мицвы, доктор спал у себя в кабинете, а не у жены, как следовало бы. «Оставь, – ответил он мне, – достаточен свет от свечей, и я все равно не сомкну глаз, подожду, пока они сами погаснут». И лежал на диване всю ночь. Когда утром я вошла к нему в кабинет, увидела, что весь растопившийся воск, подобно белому снегу, застыл на серебре подсвечников. Доктор ушел в синагогу. Была суббота. В ту субботу и ушла из дому Гертель с сыном. Когда он вернулся, дом был пуст. Придвинула я ему еду. Слезы не переставали течь у меня из глаз. Доктор не издал ни звука. Вдруг я увидела седину, пробившуюся в его волосах. Горе всегда бело, жестко и бело, как земля зимой.

Барбара с силой захлопнула словарь. Седые пряди круглились на ее лбу, как хлопья снега на мерзлой зимней земле. Подняла голову, посмотрела в окно, на шеренги воробьев, растянувшиеся вдоль электрических проводов и наслаждающиеся солнечным сиянием.

– Несчастные существа, – сказала она неожиданно, – наслаждаются пока солнечными лучами, а завтра придет зима с холодной атмосферой. А они даже не ощущает, что зло жаждет вернуться.