– Нет? Как это может быть, духи, детка, вечны. Со дня, когда Бог сотворил небо и землю, дух реет над поверхностью земли. Поколение уходят и поколения приходят, а духи вечны. Каждый вздох, каждый плач, каждый счастливый смех, каждый шепот и шорох, приходят к духу и в нем продолжают свое существование. Стань у открытого окна, госпожа Белла, и дай ветру свободно дуть тебе в лицо, и тотчас же почувствуешь, что это не просто воздух, не просто атмосфера, а дыхание душ. В этом веянии дыхание уст десятков тысяч душ, и одна из них прилипла к твоей душе. И если тебе посчастливится, и душа эта была счастливой, ее судьба станет твоей судьбой. А если счастье тебе не улыбнется, судьба твоя будет несчастной. Так, госпожа Белла, там, в маленьком университетском городке, атмосфера доктора оказалась несчастливой. Много об этом рассказывала его молодая жена, Очень она любила зеленый горошек. Сидели мы здесь вместе часами, на этой кухне, и лущили горошек. Не была она такой молчаливой, как ты. Приехал доктор в городок, и напала на него черная меланхолия. Из-за чего и почему? Городок красив, как сад Божий. Течет река, масличные рощи и миндальные сады ночью наполняют запахами улицы, полные гуляющей молодежью в цветных шляпах. А доктор ходит среди них, как больной. Хотел вступить в союз студентов, подходящий ему по убеждениям, так не приняли его, потому что – еврей. Закрылся бедняга в комнате, в доме Гертель, на замок. Воздух стучался в его окно, но он не обращал внимания. Юная Гертель тоже постучала в дверь. И он ей открыл. Да, оба они знали, каково их будущее в жизни! – Барбара вздохнула, и глаза ее стали мокрыми. – Не следовало ему тогда открывать ей дверь. Но ночь была прекрасной, одна из тех ночей, которую Бог создал в озорном настроении, чтобы сбить с толку молодых, и вот уже трагедия стоит у дверей. Пошли они вдвоем в старый замок, камни которого стерты от сидения влюбленных из поколения в поколение. Тут рыцари пели серенады возлюбленным, жившим в замке, и до сегодняшнего дня звуки эти реют над головами молодых влюбленных, приходящих к этим развалинам. Да, госпожа Белла, там, на этих стертых камнях, сидели Гертель и доктор, и вошел в них дух влюбленных. Гертель не нашла ничего ущербного в том, что доктор – еврей. Дома сказала ей мать: «Евреи, Гертель, лучшие мужья. Не пьют, не буянят, и всегда у них есть деньги». Ну, а доктор, что. Когда смотрел на светловолосую красавицу Гертель, весь дрожал.
Белла смеялась.
– Что за смех? – сердилась Барбара. – Что за причина смеяться? Когда все тело дрожит, значит, сердце потеряно навек. Встал молодой доктор с тех стертых камней замка и поехал возвестить отцу, что собирается взять в жены девушку-христианку. – Барбара глубоко дышит. – Тут и началась трагедия.
Пальцы Барбары сжались на страницах словаря, как хищные птицы. Белла не отрывает от Барбары напряженного взгляда, боясь пропустить малейший звук из ее уст.
– Да, Белла, госпожа моя, сердце начинает сильно биться, когда слышишь такое. По тебе вижу, что твое сердце выскакивает выше шеи. Радуйся, что сердце твое бьется, ибо недолго билось в те дни сердце матери доктора. Слепая судьба распорядилась так, чтобы она умерла от слепой кишки. Была бы она жива, может, сумела бы спасти сына от этой фатальной трагедии. Женщины, госпожа Белла, существа хитрые, а у мужчин мозги закупорены. В тот год пришло в город тяжелое лето, посмотришь на крыши и видишь, как погода пляшет и гремит на жести. Ядовитые несчастья подняли головы, как змеи, готовые укусить, и пыльные облака обволакивали прохожих на улицах.