Дом кривых стен

– Ну да. А ты считаешь, я неправильно решил? Парень-то оказался головастый.

– Вы думаете? Я лично не уверен. По-моему, он только строит из себя. На эффект давит, – с досадой выдавил из себя Одзаки и замолчал.

– С разными людьми он ведет себя по-разному.

– А-а… вот еще что. Волосок, который я приклеил на двери четырнадцатого номера. Когда вы пошли вместе с Хамамото и покрутили ручку, он, наверное, упал? – вспомнил Одзаки.

– Ну да… надо думать. И еще. Я подумал о шнурке, выпачканном в крови, когда убили Уэду. Кровь в него впиталась. А в случае с Кикуокой ничего такого не было, хотя в обоих случаях шнурки касались крови. Я должен был заметить…

– Ну что ж, если больше ничего нет, я хотел бы получить ответ на вопрос, который интересует меня больше всего.

В манере Митараи говорить – бесстрастной, деловой – чувствовалось что-то бездушное, от чего кололо в груди. Стиль у него такой в подобных ситуациях. Однако, в отличие от полиции, установив преступника, он никогда не смотрел на него свысока. Кодзабуро Хамамото был достойным противником, и Митараи относился к нему с уважением до самого конца.

– Да, конечно… С чего бы начать?..

Кодзабуро говорил с трудом. Было видно, что он подавлен, удручен.

– Полагаю, все задаются вопросом, что толкнуло меня на убийство Эйкити Кикуоки, с которым у меня не было тесных отношений. Вопрос резонный. Мы с ним не росли вместе, не знакомились в молодые годы. У меня не было к нему личной неприязни или какой-то обиды. И тем не менее я не раскаиваюсь, потому что у меня была причина убить его. Единственное, о чем я сожалею, – это убийство Уэды. В нем не было никакой необходимости. Это все мой эгоизм.

Я расскажу, почему мне пришлось убить Кикуоку. Эта история некрасивая, не стоит искать в ней желания восстановить справедливость. Это расплата за ошибку, совершенную в юности.

Кодзабуро прервал свою речь, будто пытаясь перетерпеть боль. На его лице появилось выражение человека, мучимого угрызениями совести.

– История начинается почти сорок лет назад, еще когда фирма «Хаммер дизель» называлась «Мурата энджинз». Постараюсь покороче. В то время «Мурата энджинз» состояла из простенькой конторы с прихожей с земляным полом и рядом столов и мастерских, представлявшей собой барак, построенный на руинах сгоревшего Токио. Мелкая лавочка на задворках. Я был уверенный в себе молодой человек, благодаря этому качеству из учеников дорос до старшего клерка. Хозяин в меня верил, и, как я считаю, без меня фирма ничего бы не добилась.

У хозяина была дочка. Был еще и сын, но его убили на войне. С дочкой мы сразу поладили. Ничего серьезного между нами возникнуть не могло – время было такое, – но она дала понять, что я ей нравлюсь, и получила одобрение отца. Не стану отрицать, что я хотел бы жениться на хозяйской дочке и наследовать бизнес. Амбиции у меня были, но я думал об этом с чистыми намерениями. Родители мои погибли под бомбежкой, пока я был на войне, и никто не стал бы возражать против того, чтобы я вошел в семью жены.

И тут появился человек по фамилии Хирамото. Он был вторым сыном одного политика и учился в школе вместе с Томико (так звали дочь хозяина). Похоже, он уже давно положил на нее глаз.

Могу утверждать, что этот Хирамото был патентованный мафиозо, якудза. Тогда он уже жил с одной женщиной сомнительной репутации. Если б он был хорошим человеком, думаю, мы поговорили бы по-мужски и как-то разрулили ситуацию, потому что я желал Томико только счастья, все равно с кем. Остаться ли ей со мной или с приличным человеком с влиянием в обществе, как скажется ее решение на отце и его фирме – конечно, я не мог судить об этом объективно, но был готов отступить, если от этого будет польза их семье. Но вся беда в том, что Хирамото был никчемный бездельник, беспутный человек и совершенно не подходил Томико. К сожалению, ее отец стал склоняться к тому, чтобы выдать дочь за этого типа.

Я не мог принять этого решения, тяжелые мысли не оставляли меня день и ночь. Но, сам став отцом, я стал понимать его лучше. Ведь когда дочь уходит к человеку, которому отдается душой и телом, у отца где-то в глубине души возникает желание сопротивляться этому.

Мной овладела мысль, что я должен во что бы то ни стало не допустить гибели моей любимой Томико, к которой привел бы ее брак с Хирамото. Ради этого я был готов принести себя в жертву. Могу поклясться, что я собрался сделать это вовсе не для того, чтобы завоевать Томико. Мне это даже в голову не приходило.

Тогда-то я и встретился со своим старинным приятелем по фамилии Нома. Совершенно случайно. Мы дружили с детства, и я считал, что он погиб на фронте в Бирме. Мы оба обрадовались встрече, выпили как следует и долго разговаривали. Нома превратился в настоящего доходягу – худой, кожа да кости, слабый, лицо красное.