– Это ты о чем? – осторожно полюбопытствовала Куми. Действительно интересный вопрос, подумал я и из последующих слов Эйко понял, что она имела в виду. Ее соперница пыталась завоевывать симпатии мужчин – Кусаки, Тогая, Кадзивары, – и у нее это неплохо получалось.
– Зачем понапрасну тратить время? Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – продолжала Эйко со сладкой улыбкой, как бы между делом.
– Извини, конечно, но я ничего не понимаю, – отвечала Куми в том же духе. Я затаил дыхание.
– Что касается всех остальных – пожалуйста. Ты вся такая мягкая и пушистая, у тебя такое отношение к жизни. И на здоровье. Но я не ты. Я – другая. Я, как ты, не могу. Кусаку я тебе никогда не прощу. Поняла?
– Какое же у меня отношение к жизни? Ты говоришь, что не можешь, как я, а сама наверняка не хуже меня знаешь, как и что делается.
– Значит, отвечать ты не хочешь?
– Это же я тебе вопрос задала.
– Тебе же лучше будет. А то смотри. Хочешь, чтобы я всем рассказала, какая у президента Кикуоки была секретарша?
Куми не нашлась что ответить. В библиотеке повисла леденящая тишина.
– Какого черта тебе надо? При чем здесь Кусака?
Самообладание оставило Куми. Она больше не могла следить за словами, тем самым частично признав свое поражение.
– Ты все прекрасно знаешь. – Тон Эйко вдруг чудесным образом смягчился, стал медоточивым. – Как ты пускала в ход свои профессиональные приемчики, чтобы соблазнить невинного мальчика.
– Погоди! Какие еще профессиональные приемчики?
– Так ведь твоя профессия – под мужиков ложиться. Скажешь, нет?
Куми отреагировала благоразумно – не стала кричать, оправдываться. Сумела удержать в себе готовые сорваться с языка бранные слова и с вызовом рассмеялась:
– То-то ты бросилась на носилки, на которых уносили Кусаку. Прямо бабочка, вцепившаяся в клиента, как клещ… Милая получилась сценка!
Теперь дара речи лишилась Эйко.
– «Не сметь соблазнять моего Кусаку!» Ты совсем дура или как? В каком веке ты живешь, мозги твои плесневые? Если хотела его захомутать, надо было сразу аркан накидывать!
Казалось, сейчас произойдет взрыв эмоций, который сметет на своем пути все и всех. Мы с Митараи почувствовали, что дело плохо, и уж было приготовились сорваться с мест, чтобы унести ноги, но, к счастью, Эйко, считавшая себя выше соперницы, постаралась взять себя в руки.
– Я считаю ниже своего достоинства разговаривать с такими, как ты.
– Охо-хо! – издевательски рассмеялась Куми. – Какое у тебя достоинство? Ты бы лучше похудела, перед тем как про достоинство говорить.
Эйко опять понадобилось какое-то время, чтобы продолжить.
– Тогда прямой вопрос. Это ты убила Кусаку?
Куми совершенно растерялась.
– Я… Что?
Взгляды соперниц скрестились.
– Ты совсем дура?! Как я могла убить Кусаку? Какая у меня могла быть причина?
– Уж как ты это сделала – не знаю, но мотив у тебя был.
– Какой?
– Чтобы Кусака не достался мне.
Куми снова засмеялась, на сей раз не ограничивая себя в децибелах. Однако глаза ее не смеялись, что пугало, и пристально смотрели на Эйко.
– Ой! Не смеши меня! С чего это мне понадобилось его убивать? Из-за того, что он мне нравился, но был влюблен в тебя по уши? Так, что ли? Не смеши! Мне до твоего Кусаки не было никакого дела, а уж ему до тебя и подавно. И я вдруг его убила… Отлично! А может, это ты его зарезала, а на меня свалить хочешь? Он уже ко мне стал подкатываться.
– Чушь! Что ты несешь?!
Дело приобретало угрожающий оборот.
– Такой грязной потаскухе нечего делать в моем доме! Вон отсюда! Вон из моего дома!
– Я только об этом и мечтаю! Как только полиция разрешит, ноги моей тут не будет. Ничего себе домик!.. Людей убивают, хозяйка – кобыла здоровая, истерики закатывает, визжит как резаная… С меня хватит!
За этим последовал поток взаимных оскорблений и такой площадной брани, какую я не возьму на себя смелость передавать. Мы с Митараи затаили дыхание и даже съежились от страха.
Хлопнула дверь. С такой силой, что задрожали стены, и Эйко осталась одна. Какое-то время она стояла в растерянности, словно контуженая. Наконец, придя в себя после развернувшейся на наших глазах жесткой схватки, девушка решила оглядеться по сторонам и, естественно, обнаружила притулившихся в углу, словно бедные родственники, зрителей, пребывавших в полном замешательстве от только что увиденного и услышанного. Кровь в одно мгновение отлила от лица Эйко, губы ее задрожали.
– Добрый день! – набравшись решимости, подал голос Митараи.
– Вы все время были здесь? – с напускным спокойствием спросила Эйко, хотя ответ был очевиден. Или она думала, что в самый разгар схватки мы просочились в библиотеку через окно? – Почему же не сказали об этом?
– Ну… как-то побоялись подать голос.
Довольно глупо сказано, но, к счастью, Эйко настолько потеряла хладнокровие, что, похоже, не понимала смысла услышанных слов.
– Могли бы как-то его подать… Очень некрасиво с вашей стороны! Значит, вы сидели и слушали?
Митараи поглядел на меня, как бы говоря: «Ну что ты молчишь? Помоги!» и еле слышно проговорил:
– У нас в мыслях не было вас подслушивать.
– Но мы очень беспокоились… – Мне хотелось вложить всю душу в эти слова.