нацелили на лестницу, и… ну, вот.
А этот, друг мой ситцевый, мне равен.
Поэтому его я отпустила бы.
Решать сама была и Лора вправе.
Сознал её причину, но поздней, Артур.
– Они тебя поднимут в пьедесталы. –
Обняв, без тени умысла сказала.
Бывает, знаешь что-то, там не быв.
Читаешь через время и пространство.
Смотрела вдаль та, кто, себя забыв,
поддерживала город в постоянстве.
И послебытность уровня звериного
увидела, не жмурясь, на груди его.
В устах у Лоры "материалист"
приравнено к ругательному слову.
Кто рядом: атеист, потом буддист.
Попробуй не прими, как факт, такого,
когда и друг он, и любовник замечательный,
но высший разум счёл игрушкой бессознательной.
Сестра моя, спец по одежде и косметике,
подкинула метафору нечаянно.
«Мне этой марки туши не подходят», – хоть
сама она любима чрезвычайно ей.
Бывает так, что дорог человек тебе сто лет,
а в неких темах (чёрт бы с ними) связи нет.
Кому адресовала, тот поймёт.
Тем временем, как в бункер собирались
бандиты с семьями и прочий наш оплот,
стояли двое и смотрели вдаль. Им
не нужно было в спальню напоследок
ломиться. Бушевала память в след их.
Лизало берег море. Не трясло
пока. Но затихает перед бурей.
Землетрясение, где я живу, спало б.
Отколет сушу в остров, где пишу я.
– Уехать было бы не легче? – А куда?
Всё сущее заполонит вода.
– Ты так уверена. И Ник тебе поверил.
– Он видел, что здесь было до тебя.
– Спасаешь избранных. А мор у каждой двери.
– И что? Я не спасаю и себя.
– Свобода, будь она неладна… Взять в охапку бы,
и запихнуть, где безопасность. – Для тюрьмы?
– Послушай, Ло. В последний раз послушай.
Ты снилась мне, как смерть танцующая, в ночь
до нашей встречи. – Стягивает тучи,
но не стянуть себя до плоти мне. Не прочь
была бы пробовать… нет, до конца пойду
в познанье. Смерть свою не подведу. –
Гремело небо. Виту Ник привёл.
Та, дочь увидев, даже не узнала.
Сплетенье пальцев сам Артур развёл
с ладонью Лоры. Та всем помахала.
И подмигнула рыжему и чёрному,
прежде чем выйти: поплясать с дождём.
Смеясь, кружилась. Капли ртом хватала.
Босая, в синих джинсах, майке белой.
Когда трясло вокруг и громыхало,
она с собой одной имела дело
в природы буйстве, громе, вое ветра.
С богами умирать ей. И планетам.
…Ничком в полу. Колодец круглый рядом.
По центру зала – девушка средь дома.
Лавину помнила. И воду в лёгких. Надо
сказать, удушие так не болит, как кома.
Круговорот рождения со смертью Лора,
как звёздный купол, лёжа, увидала скоро.
Она бросалась в новые колодцы
и удалялась от пути исходного.
Инессу оттеснив от Яна, солнце
в себе тушила и была, как мёртвая.
Однажды с крыши сиганула сразу, и,
опять же, угодила в недра разума.
Куда ни двинься, будешь лишь собой.
Тем или этим, но с одною сущностью.
Согласна с Лейбницем, что лучший мир – такой,
где максимально раскрывает саму суть свою
в него попавший элемент. Где интереснее,
там и прекрасней, если мысль – из вечности.
Всё, что доступно Лоре, не для слов.
У каждого изгибы жизни разные.
Пройдя возможность всех свобод и всех оков,
одна осталась в комнате, заразная.
Ужасно знание, когда в тебя глядит.
Очками тёмными смотрящих защитит.
Спустилась ниже, лестницей стеклянной.
Парик на голове. Глаза в стекле.
В кафе с видом на прошлое незваной
пришла за столик, сев к самой себе.
– Что, развлекаешься? – девчонка в середине
путей, пока не в курсе, что за ними.
Оставим-ка с загадочной брюнеткой
подростка тонкокостного. Они
честны друг перед другом. Крайне редко
таясь. Пожалуй, только лишь одним:
«Любить ты будешь эйдос человека.
Который примерещится сквозь веко».
Оптической иллюзией уже
спираль ей ДНК не показалась.
Спустилась Лора ниже этажей
и заглянула в ужасы подвала.
Лицом к лицу с собой стояла молча.
Как мой, кошмар был непонятно кончен.
…Откинув одеяло, поднимается.
Как первый, каждый раз по пробуждении.
И непонятно, то ли снова во сне сон,
то ли стряхнула ночи наваждение.
(Мне снилось в своё время, как убитою
из раза в раз была не-позабытым я.)
Инесса спит в обнимочку с подушкой.
Над головой висит блестящий шар,
вокруг идут, похожи на жемчужины,
поменьше, от него – на лесках. В дар
подвеску дочке привезла из отпуска
Вита. А Лоре – дух святой горы, в кусках.
Добро пожаловать. Реальность на ладони есть.
Чем ни прогулка? Свежий ветер дует в лоб,
чужие лица, взгляды, смутные мелодии,
где-то вдали, как ни крути, маячит гроб…
Смеётся смерть; смеюсь с ней я. У нас
между собой ведётся собственный рассказ.
«Детей своих она бросает в окна», –
чтобы от букв кому-то стало лучше.
И, если всё вокруг ты видишь чёрным,
представь: была я там. Была, где круче.
Сама себя скатила до упора.
И с края в смерть глядела. Как и Лора.
В точке разлома времени с мечтой
она кричит. Морозит жилы крик тот.
Всё знает наперёд, и… По косой
зал освещён и освящён. Вот он: миг,
всю сущность жизни отражающий без слов.
На крыше дома. Дома без жильцов.
На крыше дома с именем "Земля"
стоит девчонка, всматриваясь в небо.
Шаги слышны. Ступеньки мерит Ян.
Идёт к сестре через неё. (Шаг в небыль:
от края – шаг вперёд.) Взглянув назад,
встречает Лора серые глаза.
(
заметки
на
полях
) Post scriptum, Pt. 1 Back to black
Непоправимое делают быстро.
Горло заложено, в вене игла.