Читаем Дом колдуньи. Язык творческого бессознательного полностью

Остановимся подробнее на преодолении барьера имени. Способ преодоления этого барьера — изменение имени (или осмысление  достоинств   своего   имени).   Как   писал  А. Ф. Лосев «миф — развернутое магическое имя». В таком случае, имя — свернутый миф (магическое имя — свернутый миф). Как ска­зала, сияя, одна из участниц Смоленского семинара: «Ребята из ва­шей группы чудеса творят». — «А в чем дело? — спрашиваю, — Что они такого натворили?» — «У меня было очень много проблем, — ответила девушка, по профессии психиатр, — а они мне посове­товали просто сменить имя и пожить в нем...» — «И что?» — «Мир переменился».

Мир изменился и к человеку пришла удача. Разве этого мало?

Имя — это, в сущности, мантра (магическое сочетание звуков), причем, наиболее частотная личностная мантра. Недаром эта тема вызывает такой интерес и у ученых, и у носителей языка. В тайну имен пробуют проникнуть поэты, психологи, лингвисты.

Французский исследователь Пьер Руже предлагает «вибрацион­ную» теорию воздействия имени на судьбу человека и пишет: «Нет в языке такого слова, которое по влиянию на ваш характер и судь­бу, по силе выражения чувств, по употребительности можно было бы сравнить с вашим именем. Имя может звучать как просьба или приказ, как упрек или одобрение, как пощечина или ласка... Наибо­лее частой причиной смены имени является то, что имя (а заодно и его носитель) вызывает насмешку у окружающих. В подобных слу­чаях имя чаще всего действительно не подходит данному человеку, оно не соответствует внутренним вибрациям личности, не вызывает в нем резонанса. Не следует, однако, забывать, что имя — это наш опознавательный знак, запись нашего „я“. Смена имени влечет за собой разрыв с прошлым, начало движения в новом направлении. Это как бы новое рождение. Так монахи после пострига вступают в новую жизнь с новыми именами. Во время второй мировой войны многие подпольщики в целях конспирации брали себе новые имена, полагая, что это временная мера. Но некоторые из них в условиях постоянного напряжения, риска и борьбы стали совершенно иными людьми. После окончания войны они оставили себе партизанские имена».

С. Попов считает наличие одинаковых букв в именах условием успешного взаимодействия, т. к. это означает одинаковые черты характера.

Можно привести различные суеверия и поверья, связываемые у разных народов в разные времена с именами. Так, в Древней Руси верили в то, что вместе с именем можно передать человеку и те свой­ства, которые заключены в лексическом значении его имени (Храбр, Добрыня, Умной, Красава, Ярослав), или те качества, которыми обладал его покойный родственник. Считалось, что не следует со­общать своего имени незнакомому человеку, чтобы не попасть под влияние его колдовства. Запретное, настоящее имя называлось «тайным именем». Еще в XVI-XVII веках русские часто имели даже по три имени: одно прозвище (не христианское) и два христианских имени, полученных при крещении. Одно из этих последних было явным, открытым, а другое — тайным, известным только самому его носителю, его духовнику и близким к ним лицам.

В. А. Менделев в работе «От звука к имени» связывает воедино поверья различных народов об именах и достижения современной лингвистики (методику А. П. Журавлева). Так, он пишет: «Ощу­щаемое подсознательно „плохое“ значение звучащего имени часто приводило к тому, что некоторые „официальные“ (взятые из свят­цев) имена выходили из употребления, а иногда случалось, что „грубое“ или „злое“ имя заменялось производным, которое воспри­нималось благоприятнее.

Психоэмоциональное значение звучащего имени создает в соз­нании людей некое поле, воздействующее на носителя этого имени. Отсюда обилие уменьшительных, просторечных, „уличных“ имен, образованных от некоторых основных форм — эти имена, как пра­вило, гораздо более приемлемы для их владельцев (хотя бывает и наоборот)». Автор приводит в своей работе анализ отдельных имен, приняв за основу их фоносемантическую характеристику и утверждает, что фоносемантический ана­лиз имен дает возможность еще раз убедиться в удивительной точ­ности народного восприятия; спонтанная оценка имени при его выборе практически всегда совпадает с вычисленной, приятной или малоприятной картиной. В качестве примера рассматривается фоносимволические значения трех русских имен. Георгий — исходная форма (так в святцах), Егор и Юрий — народные образования (Юрий упоминается в святцах только однажды, да и то в скобках, а Егора там вовсе нет):

Георгий — плохой, маленький, горячий, быстрый, веселый, низменный, яркий, угловатый, короткий;

Егор — хороший, большой, мужественный, активный, простой, сильный, холодный, красивый, величественный, громкий, храбрый, могучий;

Юрий — хороший, нежный, женственный, светлый, слабый, медленный, красивый, гладкий, легкий, веселый, округлый, добрый, радостный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки