— Как? Она вам ничего не сказала? — удивился он и поднял брови, усиливая выражение удивления.— Как она рассеянна, эта удивительная Максин! Видите ли, ее отец знал, что умирает, и, испытывая полное доверие к дочери и — никакое к сыну, оставил завещание, по которому Максин унаследовала все дело. Она руководит им до тех пор, пока Джонатану не исполнится двадцать пять лет. Если Джонатан проработает на предприятии последние три года, до достижения указанного возраста, он заменит Максин, которая соответственно отойдет от дел. Естественно, отец оговорил в завещании, чтобы в этом случае Максин ни в чем не нуждалась. Единственное, что делало жизнь Джонатана очень трудной, это то, что, согласно воле отца, он ничего не должен получать до двадцати пяти лет. Максин никогда не проявляла к нему особого великодушия, и молодой человек здорово нуждается в деньгах... чтобы удовлетворить собственные... прихоти. Вы согласны с этим, мистер Бойд?
— Прихоти? Например, танцовщица?
— А! Я вижу, Максин кое-что все-таки сообщила вам.— Он снова рассмеялся.— Ничего хорошего о брате Джонатане, конечно?—Лицо его стало озабоченным.— Серьезно, если вы способны повлиять на нее, прошу вас, попытайтесь уговорить ее пойти к врачу. Я уверен, что она сильно нуждается в лечении у психиатра.
«Это скорее хамелеон, чем мини-лев,— подумал я.— Он так быстро меняет свое настроение, что приходится иметь дело сразу с несколькими типами, и все они зовутся Фремонтами».
— Я непременно поприветствую ее от вашего имени и скажу, что ее ожидает сюрприз от ваших друзей-подонков и что она нуждается в срочном лечении у психиатра,— тяжело вздохнул я.— Кроме того, постараюсь не забыть сказать ей, что вы спрашивали, есть ли новости о Джонатане.
— Благодарю, мистер Бойд,— резко проговорил он, качнув головой,— вы производите впечатление довольно умного человека, и я удивлен, что вы не нашли себе занятия более достойного, чем защищать того, кто вас нанял, пуская в ход кулаки.
С этими словами он поглубже уселся в кресло и с беспокойством посмотрел на меня. Некоторое время спустя, успокоившись и, видимо, решив, что я больше не стану вытаскивать его из кресла, он выпрямился.
— Я объясню своим друзьям, что Максин виновата больше, чем вы,— сказал он самым серьезным тоном, это может оказать вам услугу.
— У вас большое сердце, мистер Фремонт,— ответил я,— большое даже для ненормального человека.
На этом я вышел из кабинета, не в состоянии больше слышать даже его голос, вызвавший у меня мигрень.
На улице холодный и немного резкий воздух прояснил мои мысли. Меня охватывало только одно желание — не думать, потому что если бы я начал думать или вспоминать о Максин Лорд или о Чарли Фремонте, то, без сомнения, еще до наступления ночи оказался бы в сумасшедшем доме.
В ближайшем кафе я выпил пару стаканов вина, не торопясь перекусил, говоря себе, что Стал, Джонатан Лорд и маленькая Пятница Максин работают весь день, и я, связанный обещанием, никого из них не должен видеть раньше вечера. Оставалось еще одно имя в списке, данном мне Максин: Синди Бикерс, экс-танцовщица, ввергшая Джонатана в нищету.
Жила она в Вест-Сайде на втором этаже переоборудованного отеля, без лифта. Это был квартал, видевший лучшие дни, но теперь пришедший в упадок.
Не прошло и пяти секунд, как я нажал на кнопку звонка,— и дверь открылась, а на пороге возникла брюнетка. Я едва успел заметить большие округлости под зеленой блузкой, узкие брюки и совершенно обезумевшие огромные темные глаза, как она немедленно издала радостный вопль и бросилась мне на шею.
— Руди! — закричала она, напрягая голос, будто играла комедию перед компанией пьяниц в кабаке.— Руди, дорогой! Как я рада тебя видеть!!!
Потом, по-прежнему вцепившись в мою шею, она потащила меня внутрь квартиры. Пока я освобождался от этой хватки, мы достигли гостиной, и тут выяснилось, что мы были не одни: другой подобный тип мог привидеться только в кошмарном сне: приблизительно моего роста, килограммов на пятнадцать тяжелее, он, судя по его взгляду рептилии, только что выполз из лесной чащи.
— Кто это? — пробормотал он глухим голосом.
— Руди! — проговорила брюнетка, повернув ко мне умоляющий взор.— Руди — мой старый друг по Чикаго. Я вспоминаю,— добавила она с нервным смехом,— патрон говорил, что до Руди у него была маленькая армия потрошителей.
Тип стал рассматривать меня. Ему было около тридцати лет, но лицо у него изможденное, вероятно — следствие нападения на одиноких пожилых дам в Центральном парке. Больше всего меня беспокоил его взгляд: невозможно было предположить наличие чего-либо человеческого в существе с такими глазами.
— Ой, мне сейчас станет плохо,— наконец проговорил он.— Потрошитель, он? Скорее, опустившийся грум, да! — Его тонкие губы раздвинулись.— Я в восторге от возможности познакомиться с тобой, слабак! Ладно, Синди и я хотим поговорить. Выметайся отсюда поживее, понял?
Я посмотрел на брюнетку, у которой уже почти начались судороги, потом снова на него.
— Хочешь, я выкину его в окно? — предложил я.