Дом имён

В некотором отдалении от дворца есть несколько пролетов круговой лестницы, она ведет в провал, где когда-то был сад. Некоторые ступеньки раскрошились, одна-две выломаны совсем – то ли временем, то ли ящерицами, которые устроили себе дом в каменных брешах. Внизу кривенькие деревья сражаются за место с одичавшим кустарником. Пока моя сестра была жива, мы ходили туда, если хотелось поговорить так, чтобы наверняка никто не подслушал. Свет таял, птичьи песни делались громкими, едва ли не яростными. Может, этим шумом птицы отгоняли хорьков, каких в том месте была пропасть. Мы не сомневались, что даже если бы кто-то прятался в тенях, нас не смогли бы услышать.

Моей сестры больше нет в живых. В этот сад она уже не придет.

Зато туда теперь ходит моя мать. Она покидает дворец с двумя-тремя стражниками, те идут за ней чуть поодаль. Бывает, и я с ней гуляю, но мы разговариваем мало, а когда я ухожу, она частенько едва кивает.

Этот погруженный сад – вот где она умрет. Кто-нибудь убьет ее там. Она будет лежать в собственной крови, среди узловатых кустов.

Гляжу, как она спускается по ступенькам, и улыбаюсь, ее стражники бдят, опираясь на каменную балюстраду, – на случай, если она свалится с битой кладки.

Легко было бы вообразить, что в отсутствие матери и ее стражников Эгист более одинок и уязвим – самое время кому-нибудь пробраться в комнату, где он работает, быстро приблизиться и воткнуть нож ему в грудь или подойти поближе, словно попросить о милости, а затем, не предупреждая, вцепиться ему в волосы, задрать подбородок и перерезать глотку.

Впрочем, ошибкой было бы считать, что любовника моей матери так легко убить. Он – ходячая стратегия, а главная стратегия Эгиста – вероятно, важнейшая – его собственное выживание. Он бдителен. И у него на службе – или в его власти – люди, которые тоже не дремлют.

Эгист – он как зверь, что забрался в дом за уютом и безопасностью. Он выучился улыбаться, а не рычать, но с головы до пят – по-прежнему сплошной инстинкт, сплошь когти и зубы. Он способен унюхать угрозу. Нападет первым. Выгнет спину и при малейшем намеке на угрозу прыгнет.

Не ошибка – бояться его. У меня есть причина его бояться.

* * *

В тот день, когда мой отец вернулся с войны и пока он приветствовал старейшин во дворе, моя мать приказала двоим дружкам Эгиста найти меня. Они притащили меня в трапезную, не обращая внимания на мои вопли и ошеломленные возражения. Свели меня, сопротивлявшуюся, по круговым лестницам на этаж ниже, бросили в темницу под кухней – и оставили там на несколько дней и ночей без еды и питья. Затем выпустили. Попросту открыли дверь темницы, где меня держали. Оставили, всю грязную, ползти к себе, и все смотрели, будто я – какое-то упрямое дикое животное, прирученное лишь наполовину. Предоставили мне жить дальше, будто ничего недопустимого не случилось.

Эгист явился ко мне в комнату, когда меня выпустили из темницы. Встал в дверях и сказал, что моя мать очень страдала, она сейчас уязвима и не годится заводить разговоры, которые ее огорчат или напомнят о том, что ей пришлось пережить. Сказал, чтобы я ни в коем случае не покидала двор и не беседовала со слугами – и не перешептывалась со стражей.

Не создавай неудобств, сказал он. Он приглядит, чтобы я их не создавала.

– Где мой отец? – спросила я.

– Его убили, – ответил он.

– Кто его убил?

– Кто-то из его солдат. Но с ними уже разобрались. Мы о них больше не услышим.

– Где мой брат?

– Его удалили отсюда, для его же безопасности. Скоро вернется.

– Он там же, где была я? В темнице для его же безопасности?

– Тебе же сейчас ничто не угрожает, верно? – спросил он.

– Чего тебе надо? – спросила я.

– Твоя мать желает вернуться к обычной жизни. Ты этого тоже хочешь, не сомневаюсь. Мы стремимся помочь тебе в этом. – Он поклонился мне с деланой учтивостью. – Надеюсь, ты понимаешь, – договорил он.

– Когда вернется мой брат? – спросила я.

– Скоро ему это будет безопасно. Только этого твоя мать и ждет. Тогда она станет хлопотать меньше, чем сейчас, меньше беспокоиться.

* * *

Я довольно быстро выяснила, как убили моего отца и почему моя мать не хочет, чтобы об этом убийстве болтали. Я поняла, почему она подослала Эгиста угрожать мне. Она не желала слышать голос обвиняющей дочери. Они оба знали о паутине старых приверженностей и обязательств, какая оплетает этот дворец, где полно долгих отзвуков и шепотков. Они наверняка понимали, до чего запросто я выясню, что произошло с моим отцом, и до чего быстро мне доложат, как моего брата выманили отсюда – и по чьему приказу.

Мать с любовником купили своими угрозами мое молчание, но не в их власти ночь – и то, как распространяется молва.

Ночь принадлежит мне в той же мере, в какой Эгисту. Я тоже умею перемещаться беззвучно. Живу в тенях. У меня тесные связи с тишиной, и потому я знаю точно, когда безопасно шептаться.

* * *

Эгист, я уверена, знает, где мой брат – или какова его судьба. Он, однако, этим ни с кем не поделится. Он знает, что такое власть. От его знания возмущен самый воздух этого дома.