Дом имён

Он нашел выступ. Несколько дней подряд ходил туда смотреть, как накатывают волны, как толпятся и бьются о камни внизу. Иногда птицы летели над морем странными стаями, некоторые – высоко, некоторые – поближе к воде. В основном было спокойно и тихо, но, стоило возникнуть ветру, его порывы будто швырялись водой.

Вскоре Орест убедил Леандра сходить с ним. Они сидели на выступе, солнце таяло. Леандр редко носил рубашку, работая в полях; тело его загорело. Он был гораздо выше Ореста – и крупнее. Смахивал на одного воина, какого Орест помнил при отце, тот целеустремленно приходил в отцов шатер и выходил из него.

Оресту хотелось спросить у Леандра, есть ли у того замысел на будущее, считает ли он уходящее время, как сам Орест, по тому, как полнеет и увядает луна, по тому, как приходит черед ягниться овцам, созревать урожаям, по фруктовым деревьям и их плодам, и не собирается ли Леандр остаться здесь и после смерти старухи. Но время шло, луны круглели и тощали, никакие новые чужаки не объявлялись, и казалось, будто о них троих позабыли, будто они нашли место, где проживут безопасно, а любой уход или переселение несут с собой угрозу.

Иногда Орест смотрел в море, вглядывался в горизонт – искал там лодки или корабли. Помнил, что, когда был в военном лагере с отцом, все лодки и корабли ждали в гавани. Но сейчас никакого намека на них в море не было.

Когда они сиживали вместе, Орест откидывался назад и опирал голову о грудь Леандра, Леандр же обнимал его обеими руками. Оресту хватало при этом ума помалкивать – и ни о чем не думать, а только ждать, пока солнце не макнется в море, и тогда Леандр разомкнет объятия, отодвинет Ореста в сторонку, встанет, потянется и они вместе пойдут обратно к дому.

По ночам Митр излагал Оресту истории, рассказанные старухой, пока они были наедине. Нашептывал ее слова, стараясь вспомнить их точно, а когда добирался до каких-нибудь подробностей, умолкал в том же ритме, что и старуха.

– Жил-был человек, а может – царь, – рассказал он, – было у него четверо детей, одна дочка и три сына. Он любил своих жену и детей, и они были счастливы.

– Когда это было? – спросил Орест.

– Не знаю, – отозвался Митр. – А когда жена умерла, – продолжил он, – мать четверых детей, они загрустили, и тогда отец послал за сестрой их матери, женился на ней, и они опять стали счастливы – пока мачеха не приревновала отца к детям. И потому велела их убить, но слуга, которому она приказала убийство, сказал, что не сможет этого сделать, потому что дети красивые и…

Он примолк на миг, словно забыл, что дальше.

– Может, потому что царь разгневается, – подсказал Орест.

– Да, может. И тогда она сама пошла их убивать.

– Пока они спали?

– Или пока играли. Но, придя к ним, она тоже не смогла. И вместо этого превратила их в лебедей.

– И они умели летать?

– Да, они улетели прочь. Таково было заклятие – чтобы они улетели подальше, но прежде они попросили кое о чем. Серебряную цепочку – чтобы никогда не разлучаться. Цепочку для них выковали, и они улетели, связанные цепочкой между собой.

– И что же с ними случилось потом?

– Они прилетели сначала в одно место, потом в другое, потом в третье, и так прошло много лет. Бывало холодно.

– Они погибли?

– Они летали девятьсот лет. И все эти годы ждали – и рассуждали о возвращении домой. Говорили о том дне, когда они полетят, по-прежнему связанные серебряной цепочкой, и найдут место, откуда они родом. Но, когда то время пришло, все, кого они знали, уже умерли. В родных местах жили другие люди, незнакомые люди, и они перепугались, когда лебеди приземлились и крылья их отпали, и клювы, и все перья осыпались. И лебеди опять стали людьми. Людьми, но больше не детьми. Они состарились. Им было по девятьсот лет, и все новые люди, завидев их, бросились врассыпную.

– А дальше?

– Они умерли, и тогда те, кто удрал, вернулись и погребли их.

– А серебряная цепочка? Ее тоже закопали?

– Нет. Цепочку люди сберегли, а погодя продали – или как-то еще приспособили к делу.

* * *

Старуха постепенно слабела. Митр устроил ей постель в кухне, потому что ходить она больше не могла. По-прежнему она разговаривала с ним среди дня, а во время трапез что-то ела, но лишь то, что давал ей Митр. Ни Ореста, ни Леандра она не узнавала. Когда они заговаривали с ней, она не отзывалась. Иногда принималась за историю о кораблях и людях, о женщине и волнах, но продолжить у нее не получалось. Бывало, она перечисляла имена, но те, казалось, никак и ни с чем не связаны. Мальчики ели молча за столом, голос старухи то возникал, то затихал, они едва слушали ее, поскольку почти все, что она произносила, не имело для них смысла.

Частенько она засыпала прямо на середине фразы, а затем просыпалась и звала Митра, он кормил ее, сидел рядом, подтаскивал пса, а остальные двое отправлялись работать или перебирались в другую часть дома – или на уступ над скалами, глазеть на волны.