Дом яростных крыльев

— Мне стоит попросить у тебя совета, так как мне ещё не удавалось покорить сердце женщины с помощью своих поцелуев.

— Может быть, это потому что ты целуешь их ниже пояса, а сердца находятся выше?

Фибус широко улыбается.

— Неужели моя любимая дева только что грязно пошутила?

— Можете вы все перестать говорить о моей девственности?

— Кто это все?

— Катриона предложила мне продать её на аукционе.

Рука Фибуса застывает перед его ртом с грецким орехом, который он поднял с барной стойки, после того, как тот отскочил от его красивого лица.

— Она говорит, что я могу получить за неё пару золотых монет.

Я провожу верхними зубами по нижней губе, представив, насколько легче была бы моя жизнь с такой суммой денег.

— Нет.

— Что нет? Я столько не стою?

— Ты стоишь гораздо больше, но это к делу не относится. Ты пожалеешь об этом.

И помолчав, он добавляет:

— Если тебе нужны деньги, мой кошелек это твой кошелек.

— Твои родители отрезали тебя от своих денег.

— Но они не поменяли замки ни на дверях, ни на сейфе. Тебе стоит увидеть всё то золото, что они хранят внутри него. И не только в виде монет.

— Фибс, я никогда не смогу взять деньги твоих родителей.

Я наклоняюсь и сжимаю его руку.

— Но спасибо.

Я перевожу разговор со своей девственности и финансовых дел в сторону его недавнего увлечения, одной фейри из Тарекуори, у которой не очень большое приданое, но она компенсирует это своими губами и пальцами, которые Фибус описывает как божественные. Учитывая, что он, Сиб и Катриона любят всем делиться, я уверена, что когда придёт время, я буду точно знать, что и как делать.

— Если тебе что-то дают, это не значит, что оно становится твоим, — бросает Фибс перед тем, как покинуть таверну. — Просто к слову.

Моему мозгу требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит не о сексе.

Мне неприятно это признавать, но у меня появляется соблазн занять у него денег, но, к счастью, Фибус уходит раньше, чем я успеваю поддаться этому искушению.

Но, боги, эта мысль без остановки крутится у меня в голове, становясь громче, чем гул таверны. Она становится такой громкой, что я вызываюсь сходить в погреб, которого обычно избегаю, так как я не любитель сырых и тесных помещений.

Я прижимаю ладони к вискам, чтобы задавить предложение Фибуса. Когда я чувствую, что преодолела свою слабость, я хватаю бутыль с вином.

— Вы от меня прячетесь, синьорина Росси?

Моё сердце подпрыгивает вместе с телом и бутылью с вином, которая выскальзывает из моих рук и ударяется об пол с волнительным стуком. Каким-то чудом пробка остаётся на месте, а толстое стекло — в целости и сохранности. Чего нельзя сказать о моём вновь обретённом спокойствии.

Я приседаю на корточки, чтобы поднять бутыль.

— Зачем мне прятаться от своего самого близкого и самого давнего друга?

ГЛАВА 14

— Твоего друга? Так вот, кто я для тебя. И только?

Данте стоит в дверях винного погреба нашей таверны. Его руки скрещены на груди, на белой униформе, позолоченный воротник которой расстёгнут, а его длинные косички перекинуты через плечо. Золотые бусины, нанизанные на их тёмную массу, отражают свет, исходящий от одной единственной керосиновой лампы.

Он пожирает меня своими светло-голубыми глазами, которые очаровывали меня с того самого дня, как группа девочек из Тарекуори толкнула меня в наш класс так, что я упала на колени. В тот день он не только помог мне собрать мои книги, но также подал мне руку и предложил свою защиту. С тех пор никто меня больше не толкал, хотя нельзя сказать, что надо мной не издевались другими способами.

— Я прождал тебя всю ночь на своём одиноком маленьком троне.

— Вместе с принцессой. Я бы не назвала это одиночеством.

— Алёна просто друг. Марко желает заключить союз с севером, а поскольку Эпонина из Неббы, и он может жениться только на одной женщине, он хочет, чтобы я ухаживал за ней. Вот и всё.

Подняв бутыль, я говорю:

— А как насчёт того, чего хочешь ты?

— Я принц, Фэл. Мои желания следуют после моих обязанностей.

Только вот я не хочу идти вторым номером после другой женщины.

— И прошлой ночью между нами ничего не было.

Из-за стука моего сердца вино внутри бутыли начинает трястись.

— А до прошлой ночи?

— Меня не было четыре года.

Его кадык поднимается и опускается, после чего он отталкивается от косяка и забирает бутыль из моих рук. Там, где мне понадобились все мои десять пальцев, он управляется двумя, подцепив ими бутыль.

— И ты не можешь мне за это предъявлять. Особенно учитывая то, что ты работаешь в борделе.

— Это таверна, Данте.

— А также бордель.

Он вздыхает.

— У тебя были свои приключения; у меня свои. Давай оставим прошлое в прошлом.

Я сосредотачиваюсь на тёмной щетине на его лице, так как не хочу, чтобы он заметил по моим глазам, как мне больно. Я могу сосчитать свои приключения по пальцам одной руки — и это будет один палец — тогда как ему наверняка понадобится больше двух рук.

— Послушай, я пришёл сюда не для того, чтобы ругаться. Я пришёл, потому что прошлой ночью скучал по тебе и переживал, что что-то произошло. Почему ты не пришла?

— Я потеряла ленту.

Если он и понимает что я лгу, он ничего мне не говорит.