Дом яростных крыльев (ЛП)

Комната погружается в тишину, и мне даже кажется, что бабушка вернулась к себе в кровать, но характерный для неё запах лимона и глицинии доносится до меня, опутывая мою грудь, точно лианы.

— Нет.

— Конечно, нет.

Если существует список полукровок, которым запрещено появляться на Исолакуори, женщины по фамилии Росси явно в него входят.

— Королевские пиры слишком переоценивают, Капелька.

Печаль ещё сильнее сжимает мне горло.

— Видимо, мне уже никогда не узнать.

— Ми куори…

Я не чувствую себя сегодня «её сердечком» или её «капелькой». Я даже не чувствую себя Фэллон Росси.

— Спокойной ночи, нонна.

Она подходит к моей кровати и садится, а затем ладонью касается моих волос и убирает их с моих мокрых щёк.

— Я сказала «спокойной ночи».

Я сдвигаюсь так, что её рука соскальзывает.

Она на мгновение задерживается и шепчет:

— Я тебя люблю.

Она хочет, чтобы я тоже ей это сказала. Матрас всё ещё продавливается под весом её худощавого тела, а цветочный аромат атакует мой нос. Поняв, что она не дождётся от меня нежных слов, она встает и выходит из комнаты.

Ржавые петли скрипят, когда она начинает закрывать дверь моей маленькой спальни. И когда я слышу, как щёлкает деревянная дверь, встроившись в проём, я утыкаюсь лицом в подушку и начинаю рыдать.

В день праздника таверна, как и большинство магазинов и заведений, закрыта.

Гондолы, украшенные белыми цветами и искрящейся органзой, вереницей плывут по каналам и везут гостей на Исолакуори. Каждый раз, когда такая гондола проплывает под маминым окном, моё сердце сжимается.

Я наблюдаю за тем, как несколько счастливцев в шикарных шёлковых одеждах и сверкающих украшениях, переплывают канал, громко и весело переговариваясь. Некоторые из них даже поют непристойные песни, начав праздновать прямо в лодке.

Ящерицы, ползающие по лозам глицинии, как будто чувствуют мою печаль. Четыре ящерицы перемахивают через подоконник и начинают карабкаться по стене, развлекая нас с мамой, солнечные лучи отражаются от их золотых чешуек. Одна из них даже прыгает маме на колени и заползает на её переплетённые руки, после чего находит идеальную щёлку для своего миниатюрного тела. Уголки маминых губ дёргаются, и печаль немного отступает.

Рептилия закрывает глаза, а я читаю слова, как будто выложенные из камешков, которые проносятся у меня в голове. Я надеюсь, что они проникают и в мамину голову. Когда она засыпает, я отношу её нового друга обратно на карниз и закрываю окно, после чего отправляюсь на прогулку. Это ужасная идея, потому что на улицах пусто и тихо.

Сибилла и Фибус не знают, что меня не пригласили, а я побоялась признаться им в этом, так как это могло изменить их планы, или что ещё хуже — не изменить. Когда солнце окрашивает небо в оранжевые и розовые тона, я оказываюсь на пристани, где встречаю Джиану, которая запирает дверь таверны. Я пытаюсь завернуть в переулок, пока она меня не заметила, но не успеваю.

— Сиб уехала вместе с мамой и папой около часа назад, — она осматривает мою одежду. — Почему ты не нарядилась?

Я смотрю вниз и начинаю теребить свой простенький наряд. Вместо того чтобы ещё больше погрязнуть в жалости к себе, я округляю глаза и с притворным ужасом шепчу:

— Неужели я опять надела своё невидимое платье?

Джиане хватает такта посмеяться над моей жалкой шуткой.

Я киваю на её простой наряд.

— А что насчёт твоего бального платья?

— Боже, ты думала, я пойду на пир в Исолакуори? Не в этой жизни.

Поскольку мы живём только один раз, я предполагаю, что она вообще не планирует их посещать.

— Куда ты идёшь?

— В Ракс. Люди устроили там свой собственный праздник, так как ленты не достигли их берега.

Не удивительно.

Людям даже не разрешается плавать по каналам, окружающим королевский остров.

— Как ты попадёшь в Ракокки?

Она поджимает губы. А потом ещё раз. Наконец, она вздыхает.

— На лодке Антони. Он и его друзья не попали в список.

— Я тоже.

Она приподнимает бровь.

— В это сложно поверить.

— Поверь, — я облизываю губы. — Могу я поехать с тобой?

Заходящее солнце подсвечивает очертания Джианы золотым цветом, делая её смуглую кожу ещё темнее, пока она не становится черной как смоль.

— Твоя бабушка…

— Ей не обязательно знать.

— Фэллон.

— Пожалуйста, Джиа. Я тебя умоляю.

Я подхожу к ней, сложив руки, словно в молитве.

— Я сделаю всё. Всё что угодно.

Она испускает глубокий вздох.

— Тогда не дай мне стать обедом змея, когда твоя бабушка бросит меня в канал, хорошо?

— Да! — почти кричу я, после чего понизив голос, добавляю: — Только она тебя туда не бросит. Клянусь всеми фейскими богами.

Джиана улыбается и качает головой, а затем указывает на пристань, где стоит Антони. Его взгляд прикован к нам.

Воодушевление из-за того, что я поеду в Ракс, наполняет самые мелкие трещинки у меня в груди. Я не только хочу вырваться отсюда и избавиться от своей меланхолии, но также хочу встретиться с Бронвен.

Антони смотрит на меня из-под низко опущенных бровей.

— Ты не на празднике, Фэллон?

— Я же Росси, забыл?

Я прикусываю щёку — не до крови, но достаточно сильно, чтобы отвлечься от той боли, которая снова начала прокалывать мою грудь.