Я отрываю глаза от фиолетовых век Фибуса и смотрю на пару ног, одетых в чёрную кожу. Я прохожусь взглядом по ногам в сторону подтянутых бёдер и торса, который виднеется из-под тёмной кирасы и железных наплечников. В сторону точеной шеи, такой же жилистой и твёрдой, как и всё остальное тело этого мужчины. К лицу и глазам, которые светятся цветом самого тёмного золота, и к волосам, таким чёрным, что они отсвечивают синим.
У меня в ушах начинает звенеть, а в венах появляется покалывание. Я уже видела Лора в своём видении, а затем во сне, но всё же мужчина, который возвышается надо мной и Фибусом, кажется мне абсолютным незнакомцем.
— Лор?
— 'Alo, Фэллон.
— Чёрт побери, я попал в небесное царство, — голос Фибуса заставляет меня перевести взгляд с человеческого воплощения Короля воронов на раскрывшиеся зелёные глаза фейри.
Я улыбаюсь, и по моим щекам текут слёзы.
— Нет, Фибс. Нет, ты очень даже жив.
— Ты точно в этом уверена, Капелька, потому что…
Он переводит внимание на Лора, который всё еще смотрит на меня, как будто это я только что перевоплотилась.
— Ой. А это ещё за что, Сиб?
— Вот видишь? Ты жив. И прямо сейчас пялишься на одного из монархов Люса, — добавляет она себе под нос.
Фибус моргает, но его шок быстро проходит, и он издает шипение, когда Лазарус начинает лечить его с помощью одного из своих магических кристаллов.
Я не двигаюсь с места, но мои глаза перемещаются с Фибуса обратно на Лора, чьи тёмно-розовые губы произносят незнакомые слова, которые звучат почти как заклинание:
— Tach ahd a’feithahm thu, mo Chr'each.
— Что он говорит? — спрашивает меня Сиб.
— Не знаю. Я не говорю на языке воронов.
Он поворачивает лицо к морю и продолжает выкрикивать те же самые слова, снова и снова: «Tock add a faytham thoo, mo kreyock».
Мурашки начинают бежать по моей коже, когда его слова поднимаются воздух, срываются со скалы и распространяются по морю.
Камни у меня под ногами начинают дрожать, море покрывается пеной, а небо гудит.
Лор повторяет своё заклинание низким и густым голосом, его чёрные ресницы опущены. Он как будто молится, а может быть так оно и есть. Он провёл двадцать лет в заточении и муках, вдали от своего народа, в полной беспомощности, а до этого — ещё пять веков. Я не могу даже представить глубину его одиночества, боли, страха и гнева.
На его месте, я бы стёрла с лица земли этот мир вместе со всеми фейри.
Когда он обращает на меня свои глаза, в радужках которых отражается закат, я резко вдыхаю. Его глаза горят, прожигая путь к моим ничего не подозревающим глазам. Скалы неожиданно исчезают, и я снова оказываюсь в той комнате с моим отцом и какой-то женщиной, которую я никогда раньше не видела. Её глаза опущены вниз на слегка округлившийся живот, который она постоянно поглаживает. Как я понимаю, она беременна.
Несмотря на то, что я не вижу лица, я узнаю Лора, чей голос уже стал мне таким же знакомым, как голос бабушки.
Мой отец направляется в сторону этой растерянной женщины, и хотя его плечи расправлены, его тёмные глаза выглядят красными по краям, словно он долго моргал, борясь со слезами. Он заключает Зендайю в крепкие объятия и целует её в макушку.
Я смотрю на призрачного Лора. Зачем он показывает мне это видение? Чтобы доказать, что мой отец умеет сострадать?
Когда я поворачиваюсь обратно, я вижу, что глаза женщины смотрят на меня, и моё сердце… моё сердце останавливается, потому что их радужки — ярко розового цвета. Она из Шаббе. Эта женщина, плачущая в объятиях моего отца — из Шаббе.
Кахол приподнимает руку, и костяшками пальцев стирает слезу с блестящих щёк женщины. А затем он обхватывает её лицо руками и прижимается лбом к её лбу. Его губы произносят слова на языке, который я никогда не слышала, но понимаю.
Когда их губы встречаются, видение исчезает.
А, может быть, я сама заставляю его исчезнуть.
Раз за разом, мою спину обдаёт холодом. Мои зубы стучат. Грудь сотрясается от учащённого пульса. Несмотря на то, что голубой горизонт наполнен шумом и движением, мои мысли не покидает видение Лора. Оно всё проигрывается и проигрывается у меня в голове, и я как будто схожу с ума.