Дом яростных крыльев (ЛП)

За моим предложением следует молчание.

Я разворачиваюсь в седле.

— Ты меня услышал?

— Я услышал тебя, но пока они будут нападать на нас…

— Если мы перестанем нападать на них, они перестанут нападать на нас.

— Мы не жители Шаббе.

— И я не жительница Шаббе.

— Ты можешь разговаривать со змеями, Фэллон. Ради святого Котла, перестань это отрицать!

Тон его голоса заставляет меня сжать зубы.

— Объясняю в последний раз, я не умею разговаривать со змеями, но я чувствую с ними связь так же, как я чувствую связь с большинством животных.

«Потому что ты ворон, Фэллон. Животные чувствуют нашу сущность через нашу кровь».

Мои веки взмывают вверх, когда я вспоминаю реакцию Минимуса на мою рану. И ведь Морргот тоже…

Я никак не могу привыкнуть к его имени. Лоркан. Лоркан. Лоркан. Я стараюсь вбить в голову это слово, чтобы вытеснить из неё другое.

Лоркан наконец-то решил для меня эту загадку. То, что я не смогла это понять, когда он рассказал мне о моём отце — выше моего понимания. Может быть, я не смогла этого сделать, потому что тогда я ещё не приняла свои корни?

Не то, чтобы я приняла их сейчас.

— Откуда ты знаешь, что ты не из Шаббе? — раздаётся хриплый голос Данте рядом с моим виском. — Ты познакомилась со своим отцом? Это ещё один твой секрет?

Я раздражаюсь, но напоминаю себе, что Данте всё ещё находится под воздействием шока.

— Я знаю, что я не из Шаббе, потому что Лоркан…

— Твой отец.

Кольцо из рук Данте, которыми он меня обхватывает, ослабевает, так как он без сомнения испытывает отвращение.

— Поэтому он так о тебе заботится.

— Что? Нет. Я дочь ворона, но не… — я киваю на небо, — его дочь. Лоркан заботится обо мне, потому что я единственная, кто может его освободить.

— Единственная? — говорит Таво, как вдруг его лицо искажает такая боль, словно Лоркан вонзил свои железные когти в какую-то мягкую часть его тела. — Я не планировал её убивать, долбаный ты псих.

Габриэль тоже смотрит на меня, но ему хватает ума, или хороших манер, промолчать.

— Ворон… — бормочет Данте, и его взгляд становится отрешенным.

Поскольку его руки всё ещё едва касаются меня, я говорю:

— Это не заразно.

Он смотрит на моё лицо, в его глазах заметна какая-то тяжесть и настороженность. Рано или поздно он прозреет, но в данный момент это меня задевает.

— Это всё ещё я.

Тишина становится такой плотной и липкой, что и влажный воздух вокруг. Ох. Мне не следовало ему рассказывать.

«Никогда не стыдись того, кто ты есть, Фэллон».

«Я не стыжусь», — рычу я. «И убирайся из моей головы. Тебе тут не рады!»

Когда расстояние между домами начинает уменьшаться, Данте спрашивает:

— Как тебе удавалось скрывать способности к перевоплощению так долго?

Его вопрос звучит как обвинение.

— Я их и не скрывала. Я не умею перевоплощаться; точно также как и не умею контролировать фейскую магию.

— Почему?

Я слизываю с губ морскую соль и разочарование от своего бессилия.

— Мою магию заблокировали ещё в утробе.

— Чтобы ты не превратилась в обсидиан… — говорит он почти поражённый, но затем все следы удивления исчезают из его голоса. — Воронов здесь больше не было, когда ты родилась, тогда, кто её заблокировал?

Данте и так уже сильно мне не доверяет, поэтому я решаю не рассказывать ему о вмешательстве ведьмы из Шаббе.

— Как я уже сказала, её заблокировали до моего рождения и до того, как все они были прокляты.

— Это похоже на магию жителей Шаббе, — Габриэль смотрит в небо. — Тогда магическая защита была слабой. Кто-то из них мог пробраться сквозь неё.

— Чтобы заблокировать мою магию? Как по мне, это лишняя трата времени и усилий, — я фыркаю, и к моей груди начинает подступать беспокойство.

— Если, конечно, ты не ключ к тому, чтобы те твари могли вернуться на свою землю.

Таво чешет затылок, словно тот ещё болит после его падения.

— Если бы ты не вмешалась, эти убийцы-фейри отсутствовали бы все следующие пятьсот лет.

— Если бы я не вмешалась, Марко убил бы Данте, чтобы сохранить трон, как он убил своего собственного отца!

После моего заявления всю компанию накрывает глубочайшая тишина.

Даже кони замирают, остановившись посреди тёмной дороги.

— Тебе сказал это король тех стервятников? — говорит, наконец, Таво. — Потому что на самом деле…

Лор, должно быть, начинает показывать ему то, что было на самом деле, потому что глаза Таво становятся остекленевшими. Как и у Данте с Габриэлем.

— У каждой монеты есть две стороны, корво, — бормочет Таво, отчего уши его коня дёргаются туда-сюда.

— Если то, что ты нам показал, правда…

Лунный свет, проникающий сквозь деревья, освещает лицо Габриэля, которое неожиданно становится бледным.

— Если Марко…

Таво выбрасывает руку в воздух.

— Марко, может, и импульсивный, но если бы он обезглавил своего собственного отца, об этом бы узнали.

— Разве? — зрачки Данте расширяются, перекрыв голубую радужку. — Лазарус однажды сказал мне… — говорит он тихо. Так тихо. — … что мой отец хотел заключить мир с воронами.

Он облизывает губы.