Стрела врезается в ближайший ствол, выдергивая его из транса. Он ничего не говорит, продолжая защищать меня от последних оставшихся стрел. И только когда Ропот покрывается потом, и мы отрываемся от плохих фейри на целый километр, он снова превращается в ворона.
«Стрела… В тебя попали?»
— Нет.
Но он всё равно облетает меня кругом, чтобы удостовериться.
Мне хочется спросить его, почему ему недостаточно моего слова, но у Морргота огромные проблемы с доверием, и он, кажется, действительно переживает, поэтому я разрешаю ему покружить надо мной.
— Твоё золото!
«Что моё золото?»
— Нам надо вернуться за ним!
«Зачем?»
— Потому что, во-первых, его было много, а во-вторых, те хулиганы без сомнения потратят его на ужасные вещи.
«Оно удержит их подальше от тебя. Важно только это. К тому же там, где я его достал, золота ещё много».
— Где ты его достал?
И нет, я не планирую ничего у него красть, хотя это и не значит, что если он предложит мне монетку или даже три, то я откажусь. Я слишком много пережила.
«В своём — как ты там его назвала? — гнезде с распутными птицами».
Я застываю, потому что не помню, чтобы произносила это вслух, но, похоже, так оно и было. Я меняю тему.
— Не могу поверить, что ты отрубил Лириалу руку.
Морргот отвечает не сразу: «Ему повезло, что его голова всё ещё при нём».
Я сглатываю кислый комок, подступающий к горлу. Когти и клюв Морргота сделаны из железа.
— Она ведь не вырастет обратно?
Стук моего сердца совпадает с быстрым стуком копыт Ропота.
«Ты должна признать, что я очень хорошо себя вел. Я не тронул остальных. Будь моя воля, я не дал бы тебе болтать с этой шайкой, и у них не осталось бы конечностей, чтобы метать в тебя стрелы».
Я решаю проигнорировать его последний комментарий и сосредоточиться на том, от которого мой обед из кокоса не пытается сбежать из желудка.
— Болтать? Ты серьёзно считаешь, что именно этим я и занималась?
«Ну, ты обсуждала статусы фейри в люсинском обществе».
— Чтобы дать тебе время вытащить меня из этой гнилой ситуации! Которая, кстати, произошла по твоей вине.
«Не припомню, чтобы я назначал вознаграждение за твою голову».
Я снова запрокидываю голову и долго смотрю на полог из ветвей, освещенных звёздами.
— Я говорила не о вознагр…
Ропот перепрыгивает через поваленное дерево, что эффективно затыкает мне рот. Его темп снова становится бешеным. Либо он почувствовал ещё каких-то злых фейри, либо Морргот сказал ему мчать быстрее, чтобы я больше не могла с ним препираться.
Оставшуюся часть ночи я крепко держусь за Ропота, который мчится по головокружительной неровной местности, и восхищаюсь сумеречными пейзажами. Я знаю, что это не обзорная экскурсия, но уже достаточно успокоилась, чтобы восхититься окружающим меня великолепием.
Вдруг я слышу, как у меня над головой ломается ветка и раздаётся хриплое шипение.
Морргот резко опускается.
— Что это было?
Я получаю ответ секунду спустя, когда замечаю два широко посаженных светящихся глаза, которые смотрят на меня с огромной головы, покрытой пёстрой шерстью.
— Это… леопард? — мой шепот звучит так же напряжённо, каким выглядит сейчас тело хищника.
Я замечаю, что леопард почти такого же роста, что и Ропот, и пытаюсь сглотнуть.
Морргот испускает пронзительный крик, который заставляет мою слюну тут же опуститься вниз. Я захожусь кашлем, в то время как леопард расправляет плечи, после чего наклоняется вбок, разворачивается и исчезает в кустах.
— Не знала, что ты способен издавать такие звуки.
В процессе выплёвывания лёгкого, мой голос сделался тише и грубее.
«Мне нравится проникать в мысли других существ».
— Проникать в мысли? Все вороны обладают этой способностью?
«Нет. Только я».
— Каким образом ты можешь проникать в мысли животных и людей без их согласия?
«Это история для другого раза».
— Зачем откладывать? У нас впереди долгий путь, разве не так? Можем продолжить болтать. Так время пройдёт быстрее.
«А ещё все желающие смогут узнать о твоём местонахождении».
Я закрываю рот и осматриваю окрестности и деревья. Только голоса ночных существ нарушают тишину, которой как будто стало больше, как и влажности, потому что мы подходим всё ближе к океану.
Когда адреналин иссякает, каждая болезненная часть моего тела даёт о себе знать. Сильнее всего болит грудь. Я подношу к ней руку, и от одного только вида ладони, лежащей поверх моих заострившихся сосков, я издаю стон.
Морргот резко опускается.