Дом и корабль

Когда, потратив четверть часа на праздничный туалет, Туровцев вышел во двор, было еще очень темно. Не надо быть дипломированным штурманом, чтобы знать - в декабре светает поздно. И все-таки каждое утро, спускаясь во двор и погружаясь в плотные стальные сумерки, Митя бывал разочарован. В нем жило неопровержимое именно в силу своей бессмысленности убеждение, что до войны по утрам было светлее и что после войны (понимай - после Победы) все опять будет по-старому. У кипятильника уже строилась очередь. Митя разведал обстановку - путь был открыт, не было ни Тамары, ни Николая Эрастовича.

- Сегодня же выберу время и пойду, - пробормотал он как заклинание. - Сегодня же…

Выпавший ночью снег припорошил дощатый настил, и лодка выглядела необитаемым корытом, вроде дровяной баржи. У трапа прохаживался часовой в тулупе, подойдя вплотную, Туровцев узнал Соловцова. Смазанное вазелином лицо матроса жирно блестело, глаза смеялись. После памятного для обоих разговора Соловцов держал себя строго по-уставному, и только улыбка - многоопытная и фамильярная - разрушала дистанцию.

- Здравия желаю, товарищ лейтенант, - сказал Соловцов своим высоким сипловатым голосом. - Разрешите проздравить вас с торжественным днем корабельной годовщины.

«Проздравить» сказано нарочно, чтоб не вышло чересчур почтительно. Поправить - показать, что ты заметил. Митя решил не замечать.

- Командир на корабле?

- Командир - вон он где… - Соловцов показал варежкой в сторону Литейного.

Туровцев обернулся. Вдоль всей Набережной тянулись две терявшиеся во мгле снежные гряды - одна, закрывавшая тротуар, лепилась к стенам, другая утесом высилась над окаменевшей рекой. По пролегавшей между ними неширокой тропке приближались две черные фигуры. Они двигались не спеша, плечом к плечу, но не в ногу - так ходят патрули. Митя и раньше видел, как командир и механик меряют шагами отрезок прямой между трапом и фонарным столбом, то прислушиваясь к журчанью репродуктора, то перебрасываясь короткими фразами, и каждый раз его сердце сжималось от чувства, похожего и на зависть и на ревность.

Горбунов заметил помощника и двинулся ему навстречу. Поздравления принял сдержанно, еще сдержаннее поздравил Митю. Затем сказал - как всегда, без всякого перехода:

- Вчера вечером мы с Федором Михайловичем смотрели кубрики, а сегодня утром прошлись по кораблю. Состояние кубриков с некоторой натяжкой можно считать удовлетворительным. На лодке же… - Он сделал паузу, доставившую Мите мало удовольствия. - Короче говоря, смотра не будет.

- Я, наверное, чего-то не понимаю, товарищ командир, - сказал Митя со злым смирением. - Лодка ремонтируется. Сами знаете, в каких условиях…

- Вот именно. В условиях, когда для нас нет ничего страшнее ржавчины. А вы, вместо того чтоб выводить, - прячете, замазываете, закрашиваете… Какому дьяволу нужна вся эта ваша красота, от которой завтра останутся одни лохмотья? Да, у нас ремонт, и нам нечего стыдиться, кроме грязи. Конечно, - он усмехнулся, - каждая девица прихорашивается по-своему. Одна больше налегает на мыло, другая - на румяна. Если хотите знать мой вкус - я за мыло.

Подошел Ждановский.

- Ага, штурману тоже попало, - сказал он, протягивая руку.

- Дипломат, - сказал Горбунов, сердито усмехаясь. - Шиву среди дипломатов. Желаете разделить ответственность? В таком случае вопрос к вам обоим: как вам нравится лозунг «Патриоты Родины, все силы на разгром фашизма»?

Митя насторожился. Этот лозунг - серебром по кумачу - был вывешен вчера в матросском кубрике.

- А что вас, собственно, беспокоит? - осторожно спросил он.

- Грамотность, - сказал Горбунов. - Как по-вашему, грамотно это?

- Политически?

- Политически - не сомневаюсь. Лингвистически. Что такое патриот?

- Виктор Иваныч, - взмолился Митя, - эти лозунги мы получили…

- Мне не важно, откуда вы их получили, у вас своя голова. Второй вопрос: кто придумал лозунг «Не дичать!»?

- Кажется, Савин.

- Почему вы приказали снять?

- Ну как-то неудобно…

- Неустановленного образца? Жаль. Великолепный лозунг. Макаренковской силы. Так вот: после подъема флага все свободные от вахты - по кубрикам. Каждый отдыхает, как хочет. Хотят валяться на койках - пожалуйста. Если вопросов больше нет - до свидания.

Разговор с командиром вновь испортил настроение. Митя был обижен. Почему-то он считал, что человек, у которого случилась беда, должен стать мягче и больше ценить доброе к себе отношение - мысль не очень верная вообще и вдвойне неверная применительно к Горбунову.

У ворот его поджидал Шурик Камалетдинов - единственный сын дворничихи Асият и большой приятель Тамары. Шурик любил флот страстной и преданной любовью. Не будучи карьеристом, он носил на рукавах своей куцей шубейки мичманские нашивки, хотя с тем же правом мог нашить адмиральские. С Митей они были на дружеской ноге, и Шурик несколько опешил, когда, разлетевшись с поздравлением, натолкнулся на холодный прием. К чести Шурика - он нисколько не обиделся на Митю: он глубоко уважал штурмана и считал, что для старого морского волка некоторая суровость - черта вполне извинительная и даже необходимая.