Дом и корабль

Тело свободно покоится на просторном и упругом ложе. Вместо ставшего уже привычным кисло-пеленочного запаха, который издает плохо выстиранное и наспех просушенное белье, от простыней и наволочек исходит суховатое благоухание свежевыпеченного хлеба. Поры раскрыты, кожа дышит. Где-то рядом ровно и сильно пылает очаг, это чувствуется по овевающим щеки воздушным токам и еле уловимому бодрящему гулу. Не разлепляя век, Митя потягивается, как в детстве: руки идут вверх и в стороны, на лодке так не потянешься. Затем он слегка приоткрывает глаза и - тоже как в детстве - пытается продлить блаженные мгновения, когда сон и явь, сплетаясь, рождают фантазию. Сквозь завесу ресниц он различает блик, пляшущий по облупившейся позолоте багетной рамы, и веерообразную тень, отбрасываемую жесткими листьями какого-то тропического деревца, - достаточно, чтоб вообразить залитый солнцем адриатический берег, лазурное море, ветшающее великолепие дворцов и замков, а самого себя - графом Монте-Кристо, Оводом, Фабрицио дель Донго, гверильясом, карбонарием…

Жажда подвига не умирала в душе штурмана «двести второй», но требовала пышного наряда.

Всякое блаженство быстротечно, незаметно подкралась тревога. Пробуждающееся сознание улавливает множество шорохов и дуновений - среди них ни одного, напоминающего о присутствии других людей. Ни вздоха, ни сонного бормотания. Это заставило Митю сразу сбросить с себя сон вместе с одеялом; рывком, от которого кровать издала струнный звук, он вскочил и сел, протирая глаза. Он не ошибся: комната была пуста. В камине горели большие поленья, освещая четыре аккуратно заправленные койки. За опущенными шторами угадывался тихий вечер.

«Неужели я проспал весь праздничный день? - При всей фантастичности этого предположения Митя похолодел. - Хорош старпом, нечего сказать… А еще лучше дорогие товарищи-соратники…» Еще не взглянув на часы, он уже чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Когда же он наконец решился удостовериться в своем позоре, оказалось, что часы исчезли. Их не было нигде - ни в нагрудном кармане, ни на стуле, ни под матрасом. Оставался последний шанс - брюки. Митя потянулся за брюками - и не нашел их. Пропажа брюк переполнила чашу. Сунув ноги в калоши и завернувшись в шинель, он ринулся к выходу.

В кухне горела керосиновая лампочка. Каюров и доктор Гриша в свитерах и теплых безрукавках колдовали над большим, похожим на дредноут старинным утюгом. Они раздували его во всю силу легких, из утюга летели искры и валил едкий дым. Затрапезный вид товарищей несколько успокоил Митю, он уже догадывался, что катастрофы не произошло. Все равно он был возмущен и не собирался скрывать своих чувств.

- Что за свинство, - зашипел он, приплясывая. - Почему меня не разбудили?

При появлении помощника командира корабля Каюров и доктор вытянулись. Безмолвно выслушав грозный выговор, они быстро переглянулись. Взгляд Каюрова вопрошал: «Что это может значить, доктор?» Взгляд доктора говорил: «Спокойствие! Случай трудный, но не безнадежный».

- К черту розыгрыши! - крикнул Митя. - Кто взял мои штаны?

Каюров и доктор вновь переглянулись. На их лицах было написано всепрощающее терпение, как у людей, посвятивших себя уходу за тяжелыми хрониками. Затем доктор, кротко улыбаясь, приподнял лампочку, и Митя увидел у себя над головой нечто напоминающее летучую мышь б полете. Это были его брюки, отпаренные, отутюженные и вывешенные для просушки.

Митя был сражен. Он стоял, разинув рот и позабыв придерживать разлетающиеся полы шинели - вероятно, это было забавно, но никто не улыбнулся, оба приятеля продолжали серьезно и сочувственно наблюдать за Митей и, казалось, чего-то ждали. Чтоб разрядить атмосферу, Митя решил засмеяться первым и умолк, никем не поддержанный.

- Ну, хватит, ребята, - заискивающе сказал он. - Что вы смотрите на меня, как на ненормального?

- Доктор, - сказал Каюров, - как поступает нормальный индивидуй, встретившись поутру со своими боевыми друзьями?

- Здоровается.

- Даю вводную: товарищ занимает высокое служебное положение.

- Обратно здоровается. Как минимум - отвечает на приветствия.

- Узнав, что товарищи отгладили ему брюки?

- Благодарит.

- Та же вводная: товарищ занимает высокое…

- Объявляет благодарность.

- Необоснованно заподозрив товарищей в неблаговидном поступке?

- Просит прощения.

- Та же вводная…

- Реабилитирует.

- Подите вы к дьяволу, - сказал Митя примирительно. - Серьезно - который час?

- Как нельзя более серьезно: шесть пятьдесят одна. Тебе повезло, минер чуть не прогладил твои часы горячим утюгом.

Убедившись, что до подъема осталось еще девять минут, Митя окончательно успокоился.

- Ну хорошо. А где командир?

- Не видали.

- Бросьте травить. Я - серьезно.

- Серьезней быть не может. Встал раньше всех, затопил камин и ушел на мороз.