Дом голосов

Мокрую землю труднее копать, как-то сказал мне папа. Но Телок сильный, и когда он ворочает лопатой, кажется, будто земля ничего не весит. Выбрасывает ее и снова вонзает штык, не зная усталости. Искорка держит керосиновую лампу, освещает яму. Черный сидит на одной из плит, держит меня на коленях. От его слюнявых нежностей у меня мурашки бегут по коже. Каменный ангел взирает на всех нас, бессильный, как все ангелы, когда надо кому-то помочь.

— Ну, долго еще? — жалуется Искорка.

— Клянусь, если там ничего нет, я ее зарежу, — грозится ее брат, испепеляя меня взглядом.

— Есть, есть, — заверяет старик. — Наша новая подружка сказала нам правду, — утверждает он, гладя меня по волосам.

Я не уверена, что эти трое в самом деле семья. Если честно, в тот момент я вообще ни в чем не уверена. Я только хочу знать, где мои родители. Я не знаю, что с ними случилось, и страх переполняет меня. Что эти люди с ними сделали? А когда они откроют сундук и обнаружат, что там нет никакого сокровища, что они сделают со мной?

Старик приникает губами к моему уху. Его дыхание зловонное, горячее, но я все равно дрожу.

— Лиловая вдова тебя ищет… — шепчет он. — Ты особенная девочка, хотя сама этого не знаешь.

Опять это слово. «Особенная». Я не знаю, что оно значит. А эта лиловая вдова? Что ей от меня надо?

Глухой стук. Лезвие лопаты на что-то наткнулось. Вижу, как Телок соскакивает в яму и начинает рыть голыми руками.

— Посвети ему, — приказывает Черный Искорке.

Я не могу подойти, меня по-прежнему держит старик. Чуть позже слышу в могиле смех.

— Нашел, — ликует Телок.

Вижу, как поднимаются длинные руки. Вытаскивают сундук Адо и кладут его на край ямы. Искорка дает брату руку, тот вылезает. Оба оглядываются на старика, ждут указаний.

— Открывайте, — командует Черный.

Детки довольно ухмыляются.

Слепой встает, ставит меня на ноги перед плитой, сам присоединяется к товарищам. Вижу, как они пытаются вскрыть сундук. Телок резаком соскребает смолу, которой запечатана крышка, где вырезано имя братика. Потом вставляет лезвие в щель, действует как рычагом.

Я не хочу смотреть. Не хочу увидеть Адо. Просто не могу. Представляю себе, каким он стал за эти годы, что осталось от него по прошествии времени. Я до сих пор не видела мертвых тел. Боюсь того, что мне предстоит вскоре. Проклятые воры. Но скоро вы увидите, что нет никакого сокровища. Вы просто разбудите мертвого ребенка.

Крышка отлетает. Я стою за спинами троих и, хотя пообещала себе не смотреть, все-таки заглядываю одним глазком. Слепому старику тоже любопытно, он хочет знать.

— Ну что, что там? — спрашивает он.

Телок с Искоркой молча разглядывают содержимое сундука. Потом подходят к Черному, что-то шепчут ему.

Я вижу Адо. Его лицо такое красивое, совсем нетронутое. Смерть была к нему милосердна. В самом деле, кажется, будто он спит.

Яростный вопль старика пронзает ночную тьму. Он оборачивается ко мне, сверлит своими никчемными глазами. В глубине этого белесого взгляда я вижу ад. Понимаю, что нужно спасаться, это единственная возможность. Поворачиваюсь и бегу, бросаюсь в темноту.

Чувствую, как старик меня хватает за левую руку. Ногти вонзаются в плоть. Хочется кричать, но я сдерживаю дыхание, оно мне еще понадобится. Мне удается ускользнуть, но на руке остаются глубокие царапины.

— Хватайте ее, не дайте ей сбежать! — в бешенстве кричит он своим деткам.

Слышу, как они бегут за мной, пытаются догнать. Телок и Искорка с керосиновой лампой. Но у них не получится. Одна спотыкается и падает, другой старается изо всех сил, но я слишком быстрая. Быстрая, как лань, всегда говорит папа. Через какое-то время я уже не слышу криков и топота позади. Слышу лишь собственное дыхание. Только тогда останавливаюсь. Я запыхалась, в ушах звенит, голова готова лопнуть. Но я одна. Понимаю, что я забежала в болото. Плакучие ивы принимают меня к себе, дают убежище.

Я так и стою под ивами. Сама не знаю, сколько времени. Мочевой пузырь разрывается, но я не схожу с места. Наконец заря занимается на небе, проскальзывает между листвой, находит меня. Я знаю, что должна вернуться, но не знаю, что меня там ждет, что я обнаружу там. Наконец набираюсь смелости и пускаюсь в обратный путь, моля бога, которого не знаю, избавить меня от горя, не дать мне потерять все.

Подходя к церкви, издалека вижу папу, на кладбище, возле каменного ангела. Он заново запечатывает смолой сундучок Адо. Я подбегаю к нему, вижу, что один глаз у него опух.

— Где вы были? — кричу я в отчаянии.

Папа ласкает меня.

— Нас связали, затащили на колокольню, но теперь они ушли, — печально повествует он. Потом замечает у меня на левой руке царапины от ногтей Черного. — Мама внутри, она тебе сделает примочку.

Я не спрашиваю, что случилось до того, как те трое заставили меня выдать, где похоронен сундук, и куда подевались наши собаки. Папа тоже ничего у меня не спрашивает. Я бы хотела что-то узнать о красных крышах и лиловой вдове, но понимаю, что больше мы никогда не заговорим об этой истории. Никогда.

— Они вернутся?

— Нет, — заверяет меня папа. — Но мы сегодня же уйдем отсюда.

22