— Письмо принесла сама Патриция через месяц после того, как мы переехали сюда, — сказал О’Брайн, когда Бэрридж кончил читать. — Фредерик Крайтон раньше вообще не говорил ей о существовании дяди. У мистера Крайтона не было личной переписки, и он положил это письмо вместе с деловыми письмами, а я как-то разбирал бумаги и наткнулся на него. На конверте ничего не написано — я вынул лист и начал читать. Мне следовало отложить его после первых же строк, но я дочитал до конца…
— Отчего умер Фредерик Крайтон?
— Он долго болел и умер в больнице, от чего точно, я не знаю.
— Здесь упомянут Тэмерли…
— Муж сестры мистера Крайтона, отец Клемента. И он, и она тоже умерли. Клемент, приехал из Австралии; кажется, его родители умерли там.
— Он знает, что его отец обокрал мистера Крайтона?
— Думаю, что нет, но не уверен. А Патриция точно не знает. Я потому и хочу сжечь это письмо, чтобы она не узнала. Мистер Крайтон выполнил волю покойного брата и не сказал ей правду об отце.
Бэрридж пытливо посмотрел на О’Брайна. Существовало только одно объяснение, почему он рискнул прийти сюда за письмом.
— Как вы выбрались из-под замка?
— У меня был ключ. — О’Брайн кивнул на лежащую на столе связку. — Здесь почти все ключи от дома и ключ от сейфа. Меня же не обыскивали. Вы тоже думаете, что мистера Крайтона убил я?
— Мне кажется, что вы его не убивали, — задумчиво ответил Бэрридж. — Я заметил некоторые детали, которые не получают объяснения, если считать, что в половине двенадцатого вы вошли в спальню мистера Крайтона и застрелили его из револьвера, который предварительно взяли из коллекции. Ведь револьвер оттуда? ,
— Похоже, что оттуда. И теперь из-за вас на нем мои отпечатки, — мрачно сказал О’Брайн. — Вы затянули на моей шее петлю и мне из нее не выбраться. Револьвер, показания Коринны Бойлстон, завещание…
— Кстати, о завещании. Оно вас удивило?
— Вначале да, а потом не очень.
— Почему? Все же ситуация не совсем обычная. Почему мистер Крайтон сделал первое завещание в вашу пользу?
— Как вам объяснить… Он не поддерживал со своими родственниками никаких отношений, раньше я даже думал, что у него их нет. Ко всяким благотворительным организациям он относился резко отрицательно, считал их чем-то вроде мыльного пузыря: одна видимость без всякой сути. Словом, ему было некому завещать свое состояние, а ко мне он относился с симпатией.
— Вы давно у него работаете?
— Два года.
— Вас кто-то рекомендовал ему?
— Нет. Наше знакомство было довольно-таки необычным: я разбил стекло в его машине.
— Случайно?
— Специально. Это долгая история…
— Мне спешить некуда, — сказал Бэрридж, поднял брошенный О’Брайном стул и уселся.
— Раз вы настаиваете… Только зачем вам это?
— Хочу разобраться.
О’Брайн, пожав плечами, сел на край стола.