Он держал её за руку, даже когда засыпал.Так любил, что боялся разжать онемевшие пальцы.А любовь, что Фортуна, изменчива, вздорна, слепа.Всё стоит над душою, вставай, говорит, просыпайся.Ей хотелось свободы, а где ту свободу возьмёшь,если этот болван повиликой тебя оплетает.Ненавидела так, что посмотрит на кухонный ножи мечтает о том, как… Хорошее слово «мечтает»,но не в этом контексте. А боязно всё же уйти:сорок с хвостиком, знаешь ли, дочка-подросток, квартира…А как выпустил руку – прости, причитала, прости.Так любила его, что и мёртвого не отпустила.«Жили порознь, а думали – вместе…»
Жили порознь, а думали – вместе.Пролагали нехитрый маршрут.Посещали воскресные мессы,соблюдали шаббат и кашрут.Или то, скажешь ты, или это;что-то автор рассеянным стал,словно вышел за рамки сюжетаили смотрит в волшебный кристалл.А в кристалле чего не бывает,а в кристалле не видно ни зги,разве только снежинки летаютв пустоте, да и те из фольги.Но случается тихое утро,и по светлой окружности сновчасовая спешит за минутной,а минутная валится с ноги ложится мечом между нимипод будильника хохот и свист…И садится спиной к героинеошарашенный протагонист.Всё пытается взять себя в руки(худо-бедно, а в брюки он влез)и, впечатан в сетчатку старухи,покрывается инеем весь.«Она скользила по оси абсцисс…»
Она скользила по оси абсцисс —невидимой, однако достоверной,над крытою верандой, если внизвзглянуть. Потом над улицей – примернов двух с половиной метрах от земли,смущая припозднившихся прохожих…И выходил из гавани зимыпустой трамвай и плыл ошую тоже.И одесную расступался сквер;там тополь левитировал облезлый.И падал снег (и был он тёмно-сер)и пальцы отмораживал болезный.Сомнамбулой, лежащей на спине,покачиваясь на волнах воздушных,глаза открыла женщина, но незаметила прижатое к подушкелицо, принадлежащее кому?Любовнику, супругу, незнакомцу?Ему же снилось – он идёт к окнуи валится, сворачиваясь в кольца;становится узорчатой змеей,окутанной пьянящей дымкой серной.И параллельным курсом под землёйперетекает в мир четырёхмерный.Дачное