Дом Фауста

Оттого что мир не вполне реален,
правит представленье в нём, а не воля,
говорит с улыбкою старый рабби
и качает белою головою.
Сам подумай (рабби прихлопнул муху,
чтоб проиллюстрировать этот тезис),
человек рождается в смертных муках,
а едва осмотрится, в землю лезет.
Мы сидим на стульях под мощной пальмой,
созерцаем вихри из Сефиротов.
А в зените солнце плюёт напалмом.
В полдень даже озеро пахнет потом.
В полдень даже тени спешат укрыться,
под навесом ползают и дымятся.
И летают ангелы, птицелицы,
над водой озёрною. И паяцы
из рогаток лупят по ним, а толку?
И встаёт учитель мой (или кто он?),
становясь невидимым (смех и только),
и срывает литеры с веток Торы.

«Не важно – кто я. Важно – где я…»

Не важно, кто я. Важно – где я.
Что это – матрица, идея,
галлюцинация, кино?
Представь, Теург включает ящик
и видит мир ненастоящий,
где все мы умерли давно,
но продолжаем тяжбы, дружбы;
позавтракав, идём на службу,
испытываем похоть, стыд,
перебинтовываем раны,
пока зевает у экрана,
да что зевает – просто спит
потусторонний наблюдатель
в своей космической кровати,
набив сферический живот…
Иерофанты и профаны,
мы в брюхе у Левиафана.
Изображение плывёт
и очертанья Ниневии
размыты. Впрочем, башни, рвы и
внушительный фрагмент стены
всё ближе… А потом всё дальше.
Не разберёшь – экран погашен,
Теург ли, выспавшись, темнит?

«Внутри кита мерцает Ниневия…»

Внутри кита мерцает Ниневия,