Дом-фантом в приданое

— Марина, я не занимаюсь никакими проектами! — крикнула Олимпиада. — Это заблуждение! Мы водим руководство за нос и больше ничего не делаем! Что это за проекты такие? Рассылка идиотских текстов?! Составление идиотских пресс-релизов?!

— Ах вот как ты оцениваешь работу всего коллектива!

— Да нет никакого коллектива! У нас одна только вы и есть!

В дверь кто-то заглянул, увидел совершенно красную Олимпиаду Владимировну и Марину Петровну, которая держалась за стену, как будто боялась упасть от ужаса.

— …только ваше мнение принимается в расчет! Но нельзя вечно пускать пыль начальству в глаза, Марина! Ну, они нас в конце концов раскусят, и все дела.

— Итак, ты занимаешься делом, болтая с журналистками, а я пускаю пыль в глаза.

— Да нет же! Я тоже пускаю! Но в конце концов кто-нибудь покажет начальству наши пресс-релизы, которые мы шлем в газеты, и нас уволят с позором, понимаете? А с журналистами только и могут быть дружеские отношения! А как же иначе?! Мы же не платим за материалы! Мы с них потребовать ничего не можем именно потому, что не платим.

— Проплаченные материалы — удел никуда негодных пиарщиков! — закричала Марина Петровна, которая искренне считала, что она «пиарщик». — Мы не допустим, чтобы честное имя холдинга!..

— У холдинга нет никакого имени, — перебила Олимпиада, — ни честного, ни нечестного! Никакого нет! Имя ему должны были создать мы, а мы ни черта не создали! Мы только и делаем, что гоняем туда-сюда бессмысленные тексты! У нас у всех в компьютерах давно забиты «болванки» так называемых пресс-релизов! Мы в них только слова меняем, и все!

— Боже, — простонала Марина Петровна и опустилась на стул, взялась за сердце и стала ловить ртом воздух.

Но Олимпиада Владимировна, закалившаяся и возмужавшая в боях, была неумолима.

— Так же гораздо проще! Мы просто подставляем названия и фамилии и снова рассылаем! Никита написал предложение по Челябинскому заводу, что вы сказали?

— Это предложение никуда не годится!

— Это вы никуда не годитесь, Марина Петровна, а предложение как раз отличное!

В дверях теперь толпилось много народу, и задние выглядывали из-за передних, чтобы лучше видеть, какая битва происходит в кабинете. Лица у всех были встревоженные и бессмысленные.

— Замолчи, — приказала Марина Петровна и тяжело задышала, стараясь не зарыдать. — Замолчи сейчас же. Считай, что ты уволена. Прямо с сегодняшнего дня.

Но не тут-то было!

Если бы Олимпиаду уволили на прошлой неделе, она бы понуро ушла и потом долго доказывала бы Люсинде и Олежке, что ее уволили «незаконно» и «против правил», и плакала бы, и пила успокоительное, но уволили ее сейчас, и просто так она ни за что не сдастся!

— Вы не можете меня уволить, — сказала она, глядя в ненавистное лицо. В этот момент она всерьез ненавидела Марину Петровну. — Потому что не вы принимали меня на работу! Я уйду, только когда меня уволит Николай Вадимович Сорокин, потому что он-то как раз принимал меня на работу.

— Можешь не сомневаться, — сказала Марина Петровна, достала носовой платок, приложила его к глазам, а потом с отчаянием высморкалась. — Николай Вадимович тебя уволит.

Олимпиаду вдруг отпустило, и она увидела все со стороны — толпу сотрудников в дверях, несчастную, убитую горем и ее, Олимпиадиным, вероломством Марину Петровну, брошенную папку под названием «Деловые издания», скандал, феерия, фарс!.. В их, таком спокойном и мирном отделе, где отродясь ничего не происходило, где самым большим грехом считалось опоздание на работу, где коллеги и сослуживцы часами раскладывали пасьянсы и зевали до слез.

— Простите меня, пожалуйста, — пробормотала Олимпиада, так жалко ей стало Марину Петровну. — Я… у меня в последнее время настроение очень плохое.

Но Марина пальмовую ветвь мира не приняла — даже учитывая, что это была не ветвь, а веточка, листочек от пальмы, мгновенное раскаяние.

— Я не могу оставить этот инцидент без внимания, — величественно сказала она. — Николай Вадимович будет уведомлен обо всем, потому что твоя позиция по отношению к коллективу, в котором ты работаешь, и к своим обязанностям просто чудовищна.

— А вот про коллектив я еще ни слова не сказала! — брякнула моментально ожесточившаяся Олимпиада.

Хотят увольнять и «доводить до сведения» Николая Вадимовича — пожалуйста, ради бога, увольняйте и доводите!

— Я думаю, что сейчас тебе лучше всего уехать домой, — продолжала Марина Петровна. — И так по твоей милости рабочий день практически сорван!

Олимпиада быстро собралась и уехала, но не домой, а к матери, на Речной вокзал.

Там все было ужасно. Как всегда.

Квартира стояла распахнутой настежь, так что видны были неприличные в своей нищете и ободранности обои, и сквозняком качало дверь в туалет — туда-сюда, туда-сюда. На вешалке болоньевое пальтецо и почему-то мужская фетровая шляпа, с одного боку, похоже, облитая майонезом. Где-то гремят кастрюли, и кажется, что это черти в аду собираются варить грешников.

Олимпиада зашла, стараясь не касаться белой курточкой стен и шкафов, стараясь не дышать перегаром и какой-то чудовищной махрой, от которой сразу подкатилась тошнота.