Фредди замер, словно налетел на невидимую стену.
Он с первого взгляда узнал белый фургон, который видел в ту ночь, когда был застрелен водитель «Корсы».
– Там внизу какой-то странный тип хочет с тобой поговорить, – сообщила фрау Альтхоф, полная негодования. – В чем дело? Он похож на бездомного.
На последних словах фрау Альтхоф возвысила голос и вскинула брови; было очевидно, что она ждет от Лени объяснений.
Девушка сидела за рабочим столом, который ей выделили на время практики. С самого утра она была занята тем, что отвечала на вопросы читателей в «Фейсбуке». Это оказалось утомительно и не имело никакого отношения к работе редактора. Впрочем, она была всего лишь практиканткой…
– Ох! – воскликнула Лени и встала. – Это… уже иду, спасибо.
Она обошла фрау Альтхоф и поспешила на первый этаж.
Фредерик Фёрстер нервно расхаживал перед стеклянной дверью. Следовало признать, он действительно выглядел как бездомный, но и возмущение фрау Альтхоф было чрезмерным.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Лени.
Фредерик ухватил ее за предплечье и отвел в сторону.
– Я его выследил! – произнес он шепотом.
– Кого?
– Убийцу, кого же еще… Я проследил за тен Дамме. Он садился в белый фургон, который я видел в ту ночь. Это он, пойми наконец!
Фредерик вытаращил глаза и вообще был явно не в себе.
– Ты в этом уверен? Такая машина не единственная в городе.
– Конечно, не единственная, но это не может быть совпадением. Поверь, тен Дамме и есть убийца.
– Хорошо… ну, то есть ничего хорошего…
Мысли беспорядочно метались в голове. Хендрик тен Дамме – убийца? Этот милый, обаятельный человек? Возможно ли такое? И что это означало для Вивьен, если он был тем самым миллионером, о котором она писала?
– Нужно сообщить в полицию, – сказал Фредерик. – Ты должна это сделать. Я не могу из-за проблем с долгами, и мне все равно никто не поверит.
– Я должна пойти в полицию?
По непонятной причине эта мысль наводила на Лени страх, и ее прошиб пот.
– Даже не знаю… – произнесла она. – А может, ты все-таки сходишь со мной? Я боюсь одна.
– Я могу проводить тебя, но внутрь заходить не буду. Надеюсь, ты меня поймешь?
Лени кивнула. Затем оглянулась на издательство и заметила движение за окном Зеекампа.
– А до вечера это подождать не может? – спросила она.
Фредерик помотал головой.
– А что, если твоя подруга у него? Каждая минута на счету.
Конечно, он был прав. Тем более что Лени и так уже собиралась заявить в полицию об исчезновении Вивьен. Однако она не предполагала, что придется заодно и назвать имя преступника. При мысли о том, что ей придется выдвинуть обвинение против Хендрика тен Дамме, друга и покровителя издательства, ее решимость съежилась до размеров горошины. Страшно подумать, как отреагирует на это Зеекамп…
– Ну, пошли, у нас нет выбора, – настаивал Фредерик. – Подумай о Вивьен.
Лени подумала о Вивьен. И о человеке без мизинца, на чьих коленях Вивьен сидела в клубе. У Хендрика тен Дамме недоставало мизинца. Хендрик тен Дамме садился в машину, как-то связанную с убийством. Хендрик тен Дамме жил на лодке.
– Хорошо, я только предупрежу.
Катрин сидела в нижнем белье перед макияжным зеркалом и смотрела на многочисленные тюбики, баночки, кисти, пудры и тампоны. Год от года их становилось все больше, а эффекта они производили все меньше. Это угнетало и вообще было несправедливо.
В дверь тихо постучали.
Любимый не позволял себе входить без стука, потому что это была ее комната, ее вотчина, и он с этим считался. Он сочетал в себе столько черт, которые она любила и ценила, и вел себя так, что многие женщины не могли и мечтать, и Катрин понимала, что должна бы радоваться. Но у нее не получалось. Потому что чего-то не хватало. Всякий раз чего-то не хватало, никогда не получалось идеально.
– Входи, – сказала она.
Как обычно, сначала он приоткрыл дверь и просунул голову – наверное, полагал, что создает меньше помех, если его тело остается за дверью. Затем последовал уже привычный вопрос:
– Я не помешал?
– Нет, я как раз заканчиваю.
Лишь после этого он вошел и встал позади нее. Улыбка его была мягкой и доброй – иначе он как будто не умел. Даже когда гневался, в нем сохранялась частичка этой мягкости. Ни в одном другом мужчине Катрин не замечала подобной черты.
– Помочь тебе? – спросил он.
Катрин покачала головой. Вопрос вызывал у нее раздражение, однако она не подала виду.
– Если эта Вивьен не дура, то уже должна была обо всем догадаться. Можно больше не разыгрывать перед ней наш спектакль… и признаться, у меня уже нет никакого желания.
– Ты сердишься на меня?
Любимый положил руки ей на плечи и стал массировать шею большими пальцами. Он знал, как ей это нравится. На фоне стресса и давления в шее постоянно копилось напряжение. Казалось, напряжение это нарастало с каждой новой морщинкой на лице. Словно существовала какая-то связь между кожей и мускулами, между лицом и шеей.
– Нет, я не сержусь… но хотелось бы, чтобы в этот раз было иначе. Без грима и нарисованных синяков.
– И без других мужчин.