Читаем Дом близнецов полностью

— Нет, все проще — там, в мешочке из шелка спрятана самка. Только она может вернуть на место самца. Прошу извинить меня за эту возгонку мыслей, но, согласитесь, господа, страх творит чудеса. Мы озолотились парой блистательных мнений. Предлагаю закончить наш разговор в академическом духе… Феликс, прошу вас.

— Спасибо! — Кожев, промокнув салфеткою пот со лба, вернулся за кафедру. — Сначала я не соглашусь с выпадом красавицы Герды, что мастер не видел в глаза человека. Нет, дорогуша! Мгновенная аудиенция с Ним стоит в начале каждой жизни. Примите это как данность, по стойке смирно, без обсуждения.

Герда, кривляясь, отдала честь.

Магда показала язык.

— А теперь перейдем к главному. Подхватывая слова князя, припомню еще одну сущностную характеристику места. Так вот, для поддержания этого места — открывает еще одну истину Лурия — Бог окружает место зеро стеной постоянного сверхнапряжения, без которого ничто в мире бы не существовало. Цимцум, как акт божественного самоограничения и изгнания, исключает силу Творца, но впускает его надзор. Этот надзор мы проживаем как проходящее время. Если уж совсем упростить, то место есть то, что Он видит: это отпечаток немигающего Ока, потому что такова его сила, что взор оставляет печать. Вот где разгадка слов, услышанных Моисеем: не может человек увидеть меня и остаться в живых. Почему не может? Потому что взор Его обладает силой наступить на человека и превратить в след. Что человек! Даже море не может затопить Его оттиск и окружает взгляд стеной отвесной воды. Даже бездна становится оградой следящего взора. Вот подходящий образ для понимания природы цимцума. Нет ничего более прочного, чем Родовое место для раскрытия вселенского бытия. И вот ведь в чем фокус, эта непобедимая прочность оттиска в бездне заодно принадлежит и твоему малому личному месту, которому погибнуть тоже никак нельзя, потому что невозможно разрушить ту крепость цимцума, что в осаде у Бога. Всмотримся мысленно в то, что есть место. Это одушевленный взглядом Творца пейзаж пустоты, в контуре которого содержится порция и твоего присутствия. Твоя суть в сонме прочих смыслов сдувается ветром творения с ландшафта незримого под присмотром Всевышнего. Этот взгляд создает то, что зрит и помнит, то, что вздымается. Вещь наделяется прочностью, а человек — судьбой. Эта мгновенная аудиенция, о которой гениально догадался другой мистик, автор «Зогара» рабби Моше бен Шемтов де Лион из Гвадалахары, и есть роды каждой души, обретающей место. Душа не принадлежит лишь человеку, а являет собой сложное единство, которое ради простоты дела можно обозначить как слияние твоей судьбы с памятью Творца о твоей судьбе, которая одновременно и есть суд души перед Его лицом в порции взгляда. Мы называем это стояние перед оком лица Страшным судом, считая, что Суд еще впереди, когда он есть сокровенный, постоянный, как морской прибой, дух творения. Вот, видимо, как надо понимать слова Яхве, сказанные Моисею на Синае из куста в ответ на вопрос Моисея о дозволении увидеть Всесильного, да будет Он благословен, что «не может человек остаться живым, если увидит Меня». Бог не смерть, а Суд. До смерти ему нет дела, потому что перед его лицом только то, что есть, и только то, что обладает местом для этого есть, то есть только то, что обладает жизнью, потому что увидено Им. Но!

Когда смерть гасит твою душу, разбивает вдребезги келим или сосуд твоего тела, ничто не может истребить брошенный взгляд, который есть память Его, и память та есть вся твоя жизнь во всей ее целокупности и подробностях. И нет для человека разницы, жив он еще или умер, потому что в памяти Бога он вечен.

Тут докладчик взял паузу и поднял лицо верх, словно взывая:

— Но что мне до памяти Всесильного, да будет Он благословен, если нет ни моей жизни, ни жизни матери и отца? И если тело разрушается, вещь обламывается, длительность делится на минуты, часы и века, то место не делится, не разрушается, не пустеет, оно создается сразу и навсегда. Когда творец создал мироздание, Он, по истине от Лурия, в акте цимцума сначала создал место для его размещения, одно для всех вещей. Каждой вещи отныне отведено ее место, и с исчезновением вещи место ее остается, как пустота в пещере, откуда вышел Лазарь. И эта пустота, и это место неуязвимы, потому что без них миру негде стать миром. И эта пустота, и это место, оно же время места или местовремя, и есть смерть — то, что порождает смыслы, а значит, и жизнь. То есть первым актом Творца было сотворение Смерти, которое становится местом и временем для существования жизни. Наоборот нельзя. Невозможно Господу было создать жизнь, а потом вложить в нее смерть. Потому что это была бы смерть миру, что, по меньшей мере, абсурдно. Нет, сначала была сотворена именно смерть и в ее родовую пустоту вложена жизнь, которая сделала смерть смертью, а жизнь жизнью.

Перейти на страницу:

Похожие книги