Дом без ключа

— Скоро Мартинсбрукский пост, — предупреждает шофер.

— Когда?

— Минут через сорок.

— Отлично! Приготовь паспорта… Здесь всегда досматривают?

— Когда как. А где паспорт этой птички?

— Вместе с теми… Может быть, внизу?

— Ладно… Пусть только не поет. Скажи ей об этом еще раз!

— В крайнем случае — стреляй.

— В нее?

— В пограничников.

— Хорошо, Рольф, я понял.

«Попробую, — думает Роз. — Должен же быть досмотр!.. А если нет? Крикну… Пусть стреляют, это все-таки лучше…» Она сжимается в комочек, всем своим видом доказывая этим четверым, что от страха потеряла и голос, и слух, и силы для сопротивления. Когда к ней обращаются, она вздрагивает и старается сделаться еще меньше, уподобиться улитке, ушедшей в раковину — последнюю защиту от бури.

— Приготовьтесь, — негромко говорит шофер. — Мартинсбрук!..

Машина въезжает на освещенную площадку и тычется радиатором в полосатый шлагбаум. Шофер протягивает в приоткрытую дверцу паспорта.

— Четверо мужчин и дама.

— Багаж?

— Один момент!..

Пограничники — их двое — стоят у подножки.

Роз с силой отталкивается от сиденья, кричит:

— Бандиты!.. Это банда, задержите их!

— Черт!..

Машина срывается с места, и Роз валится на пол: съезжая с шоссе, шофер круто взял назад и вправо. Надрывно воет сирена у шлагбаума, и в третий раз рождается боль в разбитом затылке Роз. Остальное — выстрелы, крики, ругань, движение — проходит мимо нее. Высаженное пулей заднее стекло сыплется на волосы и плечи, ранит шею. С тонким всхлипом дергается и замирает гестаповец на переднем сиденье. Машина с трудом выбирается из кювета на шоссе и на спущенных баллонах дотягивает до конца нейтральной полосы. А для Роз все это — только адская боль и грохочущие в ушах колокола.

6. Ноябрь, 1942. Париж, отель «Лютеция»

С самого утра штаб-квартира ходит ходуном — ночью, без предварительного уведомления, прилетел генерал фон Бентивеньи и через высшего руководителя СС и полиции в Париже пригласил к себе на 8.30 штандартенфюрера Рейнике и старшего правительственного советника Гаузнера вместе с десятком других чинов гестапо. Модель и Шустер тоже включены в число приглашенных — со стороны абвера. Адъютант генерала отказался сообщить подробности, сославшись на незнание. Шустер приехал в «Лютецию», едва успев побриться и сменить белье, пропахшее потом, — всю ночь он провел в Версале, где посты радио-абвера вплотную подобрались к одному из передатчиков. Шустер и Родэ нашли место для палаток, но потом выяснилось, что стоят они неудачно, и место пришлось менять, приноравливаясь к планировке улиц. Только на рассвете они добились желаемого, и квартал, откуда работает передатчик, оказался взятым в клещи.

В ожидании начала совещания Шустер дремлет в глубоком кресле у двери кабинета. О чем бы ни стал говорить генерал, в адрес Шустера он не бросит упрека: радио-абвер в Париже делает все, что может. Остальное же капитана касается постольку-поскольку, и он заранее отводит себе на совещании удобную роль созерцателя. Совсем иначе себя чувствует Рейнике. Он даже не дает себе труда скрыть неудовольствие приглашением. СД ни в малейшей степени не зависит от абвера, и фон Бентивеньи злоупотребил положением, вызывая его к себе, да еще через посредство генерала полиции Кнохена и военного губернатора Парижа генерала Боккельберга. Интересно, что скажет Кальтенбруннер, получив сообщение о совещании?.. Рейнике нетерпеливо подрагивает коленкой, и свет тускло отражается на кончике его сапога. Штандартенфюрер зевает и громко спрашивает адъютанта:

— В абвере всегда так точны?

На его часах 8.31. Адъютант молча показывает на электрическую «омегу», висящую в простенке, — 8.29.

— В «Лютеции» все не как в империи, — язвит Рейнике.

Адъютант нем. В Берлине он прошел хорошую штабную школу и знает, что ни с кем не стоит портить отношений. Судьба коварна: этот штандартенфюрер с манерами выскочки может нежданно-негаданно оказаться со временем твоим собственным начальством.

В кабинет фон Бентивеньи Рейнике входит, вполне созрев для скандала. Нужен только повод, и он, как всегда, находится удивительно кстати. С первых же слов генерала у штандартенфюрера возникает желание наговорить ему колкостей.

— Господа, — начинает фон Бентивеньи. — Адмирал нами недоволен.

— Кем? — с нажимом спрашивает Рейнике.

— Теми, кому поручены ПТХ.

— И СД? И гестапо?

— Я сказал: всеми.

— Впервые слышу, чтобы адмирала Канариса назначили преемником Кальтенбруннера!

— Что за тон, штандартенфюрер?