Дом без хозяина

Дядя Альберт спокойно набил трубку, закурил и медленно, чуть медленнее, чем обычно, заговорил о влечении полов, о красоте женщины. Не забыты были Адам и Ева, в голосе дяди Альберта звучало вдохновение, немножко смешное, когда он начинал воспевать красоту женщин и стремление мужчин соединиться с ними, тихий и непонятный восторг.

– Вообще же, – дядя Альберт выколотил трубку неизвестно зачем, потому что табак еще тлел, и закурил против обыкновения сигарету, – вообще же ты уже, вероятно, знаешь, что от этого родятся дети – от сожительства мужчин с женщинами.

Еще раз были помянуты Адам и Ева, потом цветы, животные, корова в Битенхане – и снова Адам и Ева; слова дяди Альберта звучали очень разумно, спокойно и убедительно, но Мартин так и не понял, чем же, собственно, занимались в кустах Гребхаке и Вольтере, он сам толком ничего не разглядел и догадаться тоже не мог: расстегнутые штаны, багровые лица и горьковатый запах свежей зелени.

Дядя Альберт говорил долго о некоторых тайнах, которые ему, Мартину, еще рано знать, о темных силах, о том, как трудно для юноши дожидаться того времени, когда он созреет для сближения с женщиной. Еще раз были упомянуты цветы и животные.

– Ну, например, совсем молоденькая телочка, – сказал дядя Альберт, – она еще не может соединиться с быком, у нее еще не может быть детей – верно ведь? Но это совсем не значит, что телочка лишена пола. Пол есть у всех животных, у всех людей.

Не одну сигарету выкурил дядя Альберт, он часто запинался во время этого разговора.

А Мартин подумал: «Нужно еще спросить о безнравственном, о дядях и женитьбе».

– Ты ведь был женат там, в Англии?

– Да.

– А ты сожительствовал со своей женой?

– Да, – ответил дядя Альберт, и, как ни приглядывался Мартин, он не заметил ни малейшего изменения в лице дяди Альберта, ни малейшего смущения.

– А детей почему у тебя не было?

– Не от всякого сожительства бывают дети, – ответил дядя Альберт, потом опять пошли цветы и звери, а об Адаме и Еве – ни слова, и он перебил дядю Альберта:

– Значит, правильно то, что я думал?

– Что ты думал?

– Женщина может быть безнравственной, даже если у нее нет детей от того мужчины, с которым она живет, – вот как у матери Вельцкама?

– Черт возьми! – сказал дядя Альберт. – Что это тебе пришло в голову?

– Потому что у Брилаха мать безнравственная, – у нее есть ребенок, и она живет с мужчиной, который ей не муж.

– Кто тебе сказал, что она безнравственная?

– Брилах сам слышал, как директор говорил инспектору: «Он живет в ужасных условиях, у него совершенно безнравственная мать».

– Ах так, – сказал дядя Альберт, и Мартин понял, что он очень рассердился, и добавил уже не так уверенно:

– Правда, правда, Генрих это слышал, да он и сам знает, что у него мать безнравственная.

– Ладно, – сказал дядя Альберт, – еще что?

– Еще, – ответил Мартин, – у Вельцкама мать тоже безнравственная, хотя у нее и нет детей. Я знаю.

Дядя Альберт ничего не ответил, он только посмотрел на него удивленно и очень ласково.

– Бесстыдно – это то, что делают дети, – внезапно начал Мартин, ибо эта мысль только что пришла ему в голову, – безнравственно – то, что делают взрослые, но вот Гребхаке и Вольтере – они тоже сожительствовали?

– Нет, что ты, – ответил дядя Альберт, и тут он весь покраснел, – это не то, они запутались, сбились с пути; не думай больше об этом и всегда спрашивай меня, если услышишь такое, чего не можешь понять. – Голос Альберта звучал убедительно и серьезно, но по-прежнему ласково. – Запомнил? Всегда спрашивай меня. Лучше, когда обо всем поговоришь откровенно. Я знаю далеко не все, но то, что я знаю, я тебе объясню обязательно, не забудь только спросить.

Оставалось еще слово, которое мать Брилаха сказала кондитеру. Он подумал о нем и покраснел, но выговорить это слово он ни за что не решился бы.

– Ну, – спросил дядя Альберт, – что у тебя еще?

– Ничего, – ответил Мартин и постеснялся спросить о своей маме – не безнравственная ли она? Это он спросит потом, много-много времени спустя.

С этого дня дядя Альберт стал уделять ему гораздо больше времени. Он часто брал его с собой кататься на автомобиле, да и мать – а может быть, это только так показалось ему – очень изменилась с этого дня. Мать изменилась, и Мартин не сомневался, что дядя Альберт с ней поговорил. Иногда они уезжали втроем, и Генрих мог приходить к нему когда захочет, а часто они и Генриха брали с собой, когда ездили на машине в лес, к озерам или все вместе ходили в кино, или кушать мороженое.

И каждый день – наверно, и об этом между ними было договорено – они стали просматривать его домашние задания, проверяли его, помогали, и оба – мать и Альберт – были ласковы с ним. Мать стала такая терпеливая, больше сидела дома и некоторое время его каждый день кормили обедом и даже картофелем, но только некоторое время. Терпения у нее хватило ненадолго. И вот опять она стала редко бывать дома, и обедать ему приходилось далеко не каждый день. Нет, на мать нельзя было полагаться так, как он мог, по-другому, конечно, положиться на Глума, Альберта и Больду.

11