Дом

Юэль встает и протягивает руку, чтобы женщина могла до нее достать. Женщина представляется Фредрикой. – Не понимаю, откуда у вас берутся силы приезжать сюда каждый день с таким животом, – говорит Юэль и снова садится.

– Я тоже. Знаете, что самое тяжелое? Думаю, вы единственный, кто еще не подбежал потрогать мой живот. Старушки накидываются на него, только завидев меня. И персонал ведет себя не лучше.

– Обещаю держаться на расстоянии. Это ваш первый ребенок?

– Нет. У меня есть сын, ему пять лет. Ему здесь не нравится, а я не хочу его заставлять.

– Понимаю его.

Фредрика осторожно пьет чай.

– Да уж, тут бывает очень оживленно, – усмехается она. – Его напугал Петрус.

– Петрус?

– У которого ампутированы ноги. – Женщина проводит рукой сверху вниз по животу. – Когда мы приехали сюда в первый раз, он сидел здесь и орал что-то о шлюхах и потаскухах.

Фредрика снова отпивает из чашки. Качает головой. – Он само обаяние, этот старикашка, – смеется она.

– Если бы мне было пять, я бы тоже до смерти перепугался, – замечает Юэль.

– Я хоть и взрослая, но тоже ужасно его боюсь. Бабушка живет в соседней с ним квартире, и его хорошо слышно сквозь стену, когда он начинает орать.

– А моя мама живет рядом с Лиллемур. Старушкой с ангелами.

– Мои поздравления. Значит, вы часто будете слышать псалмы.

– Пока все спокойно.

– Подождите еще.

Они одновременно смеются.

Юэль делает глоток кофе:

– Ваша бабушка давно здесь живет?

– Скоро будет два года.

– Ей здесь нравится?

– Не знаю. Она боится всех, кого не узнает, но других вариантов все равно нет. – Фредрика снова улыбается, но на этот раз печально. – Поначалу было сложнее. Тогда у нее еще случались просветления, когда она понимала, что происходит. Должно быть, это ужасно.

Фредрика вздрагивает. Впервые за все время Юэль всерьез задумывается, осознавала ли мама когда-нибудь, что впала в деменцию. Он понимает, насколько мало знает о том, в чем ее болезнь на самом деле заключается. Он думал о деменции только со своей колокольни, как она влияет на него. Вероятно, это делает его эгоистом.

– Когда вы поняли, что ваша мама больна? – спрашивает Фредрика.

– Она впала в деменцию после инфаркта. Мозг не получал достаточно кислорода и… Это было как… сомнений не было с самого начала. Хотя мы не сразу поняли, насколько все серьезно. Она говорит, что чуть не умерла… и часть ее как будто действительно умерла на операционном столе.

Юэль замолкает, удивленный тем, сколько рассказал. Он обдумывает собственные слова.

– А ваша бабушка? – спрашивает он наконец. – Как вы заметили, что она заболела?

– Началось все с мелочей. Она путала имена. Но так, в принципе, было всегда. Да и я тоже путаю, раз уж на то пошло. Но через какое-то время я поняла, что иногда она не знает, кто я. Она становилась все более рассеянной и думала, что ее вещи крадут, когда она их теряла. Отказывалась открывать дверь соцработникам, несколько раз заявляла на меня в полицию. Говорила, что я ворую украшения и деньги. Даже утащила собаку по имени Яго, которая у нее была в детстве.

Юэль кивает. Вспоминает мамино последнее утро в доме.

Звони в полицию. Здесь были воры.

– В конце концов полиция устала от бесконечных звонков бабушки и потребовала отключить ее телефон, – продолжает Фредрика. – Но так ведь нельзя. Мне необходимо было ей звонить.

Она качает головой. Допивает чай.

– Те, кто не сталкивался с этим, не понимают, – женщина понижает голос, – как эта Элисабет. Господи, она же фальшивая насквозь. Вы заметили?

– Да.

– Я обожа-а-аю пожилых людей, – передразнивает Фредрика Элисабет.

Пародия выходит поразительно точной. Они смеются.

– Надо бы ввести требование, чтобы у руководителя такого заведения был хотя бы один близкий с деменцией, – говорит Фредрика.

Юэль рад, что она села рядом с ним, рад, что не ушел.

Он осматривает комнату отдыха. Отмечает, что бессмертники на шкафу исчезли. Взгляд останавливается на репродукциях Маркуса Ларсона.

– Правда, они ужасны? – спрашивает Фредрика. – Повесить их здесь – совершенный гротеск. Я всегда думаю, что бабушка похожа на те корабли, которые просто плывут сквозь шторм без всякого управления.

– Да, могли бы повесить что-нибудь более жизнеутверждающее, – соглашается Юэль.

Некоторое время они сидят молча.

– Иногда мне хочется, чтобы все здесь узнали бабушку такой, какой она была раньше, до болезни, – говорит Фредрика. – Она бывала ужасно смешной. И ничего не боялась. Прямая противоположность себе сегодняшней.

Юэль кивает. Видит перед глазами миниатюрную женщину с игрушкой в руках.

– Интересно, какой в молодости была Лиллемур.

– Ее муж приезжал довольно часто, пока был жив. Он рассказывал, что Лиллемур совсем не была религиозной, пока не заболела. Набожность пришла вместе с деменцией.

Юэль удивленно смотрит на Фредрику. Думает об ангелах, толпящихся в квартире Лиллемур, о пословицах, написанных витиеватыми шрифтами.