— Эймс, — сказал он, когда вошел дворецкий, — где теперь мистер Сесиль Баркер?
— Пойду погляжу, сэр.
Через минуту он вернулся и сказал, что мистер Баркер в саду.
— Вы не припомните, Эймс, что было на ногах у мистера Баркера в последнюю ночь, когда вы застали его в кабинете?
— Как же, мистер Холмс. Он был в ночных туфлях. Я принес ему сапоги, когда он отправился в полицию.
— Где теперь эти туфли?
— Они еще стоят под стулом в зале.
— Хорошо, Эймс. Для нас очень важно знать, какие следы оставлены мистером Баркером и какие — преступником.
— Так, сэр. Должен сказать, что я заметил: его туфли запятнаны кровью так же, как и мои собственные, конечно.
— Ведь это вполне естественно, если учесть состояние комнаты. Прекрасно, Эймс. Мы позвоним, когда вы нам понадобитесь.
Несколько минут спустя мы перешли в кабинет. Холмс принес с собой ковровые туфли из залы. Как уже заметил Эймс, подошвы их были черны от крови.
— Странно! — сказал Холмс, стоя у окна и рассматривая туфли. — Действительно, очень странно!
Затем одним из своих быстрых резких движений он поставил туфлю на кровавый след, оставшийся на подоконнике. След вполне соответствовал туфле. Он молча улыбнулся своим коллегам.
Инспектор переменился в лице. В его речи явственно звучал шотландский акцент, как всегда в минуту волнения.
— Господа, — закричал он, — тут не приходиться сомневаться! Баркер сам указал на окно. Пятно много больше, чем след сапога. Я помню, вы сказали, что то была плоская нога, и вот объяснение. Но что это значит?
— Что это значит? — задумчиво повторил мой ДРУГ.
Уайт Мейсон хихикнул и потер свои полные руки в профессиональном восторге.
— Я говорил, тут замечательный случай! — воскликнул он. И в самом деле, замечательный случай!
Глава 6. Проблеск света
Три сыщика остались в усадьбе, чтобы подробнее разобраться в результатах следствия, а я отправился один в наше скромное помещение в деревенской гостинице; но прежде мне вздумалось погулять в старинном саду, окружавшем усадьбу, между рядами старых, причудливо подстриженных тисов. В глубине сада раскинулся красивый газон со старинными солнечными часами посередине: все это создавало чрезвычайно мирное и успокаивающее настроение, столь желанное для моих несколько натянутых нервов. В этой спокойной атмосфере как-то забывался мрачный кабинет с окровавленным телом на полу, а если и вспоминался, то лишь как фантастический ночной кошмар. Но в то время как я бродил по саду, стараясь отдохнуть душой в тихом уголке, произошел случай, вернувший меня к трагедии и остановивший у меня на душе тягостный отпечаток.
Я сказал уже, что ряды тисовых деревьев окружали дом. В самом дальнем от дома ряду они сгущались и переходили в длинную изгородь. По другую сторону изгороди, скрытая от взгляда человека, который шел бы от дома, стояла каменная скамья. Приблизившись, я услыхал голоса: какую-то фразу, произнесенную низким мужским голосом, и тихий смех женщины как бы в ответ на нее. Минуту спустя, обойдя изгородь, я увидел миссис Дуглас и Баркера, увидел раньше чем они заметили мое присутствие. Выражение ее лица меня поразило. В столовой, на следствии, она казалась серьезной и грустной. Теперь же все следы горя исчезли. Глаза горели радостью, и лицо явственно выражало удовольствие от какого-то замечания собеседника. Баркер сидел, сложив руки на коленях, с ответной улыбкой на лице. Через мгновение, увидев меня — они опоздали лишь на мгновение, — оба надели торжественно сумрачные маски. Еще два-три быстрых слова — Баркер встал и пошел мне навстречу.
— Извините, сэр, — сказал он, — но я имею честь обращаться к доктору Уотсону?
Я поклонился с холодностью, которая очень ясно показывала, какое впечатление произвело на меня увиденное.
— Мы так и думали, что это должны быть вы; ведь ваша дружба с мистером Шерлоком Холмсом всем известна. Не подойдете ли вы на минуту, чтобы поговорить с миссис Дуглас?
Я последовал за ним с угрюмым лицом. Я отчетливо вообразил себе растерзанное тело в кабинете. А здесь, в саду покойного, спустя несколько часов после преступления его жена и его лучший друг весело смеются над чем-то. Я сдержанно поклонился миссис Дуглас. Я переживал с ней ее горе в гостиной. Теперь ее вопрошающий взгляд не вызвал во мне никакого отклика.
— Я боюсь, что вы сочли меня пустой и бессердечной, — сказала она.
Я пожал плечами.
— Меня это не касается, — сказал я.
— После, быть может, вы воздадите мне должное. Если бы вы только выполнили…
— Совершенно не нужно, чтобы доктор Уотсон что-либо выполнял, — быстро произнес Баркер. — Как он сам сказал, это его не касается.
— Совершенно верно, — сказал я. — А теперь прошу разрешения продолжить мою прогулку.