Долина

Оставшись одна в мастерской, Мидж стала осматривать скульптуры Генриетты. Она остановилась перед бронзовой скуластой головой в пилотке — наверное, это солдат, подумала Мидж. Воздушная композиция из алюминиевой ленты ее сильно заинтриговала. Привлекла ее внимание и толстая лягушка из красного гранита. Мидж как раз была в глубине мастерской перед деревянной статуей высотой почти в рост человека, когда вернулась Генриетта. Мидж спросила:

— Что это такое? Это ужасно!

— Это называется «Обожающая». Предназначено для международной выставки.

— Это ужасно! — повторила Мидж.

Стоя на коленях перед печкой, Генриетта спросила через плечо:

— Что вы находите в этом ужасного?

— Не знаю… Может быть, отсутствие лица?

— Вы правы, Мидж.

— Во всяком случае, это — великолепно! Генриетта, смеясь, ответила, что это только красивый кусок хорошего грушевого дерева. Поднявшись, она сбросила шубу и положила на стол два коробка спичек.

— А теперь займемся чаем!

Мидж задумчиво рассматривала спичечные коробки:

— Генриетта, а вы помните — в тот вечер Вероника тоже пришла за спичками.

— И Люси настояла на том, чтобы она взяла с собой полдюжины коробков.

— Кто-нибудь попытался узнать, имела ли она в доме спички на самом деле?

— Думаю, что да.

— Полиция добросовестно делает свое дело.

На губах Генриетты играла едва заметная торжествующая улыбка. Мидж это было неприятно: она подумала, что Генриетта по-настоящему не могла любить Джона, хоть и утверждает это. Мидж с грустью размышляла о том, что Эдварду долго ждать не придется. Тотчас же она упрекнула себя за эту мысль. Ведь она желала Эдварду счастья, она должна радоваться, что он скоро получит женщину, которую любит.

Но это уже слишком! Этого от нее требовать нельзя, раз она сама не может выйти замуж за Эдварда. Для него она навсегда останется «малюткой Мидж». Ничем более! Он ведь из породы верных влюбленных. Они будут жить в Айнсвике, он и Генриетта, они будут счастливы, и история каждого — и его, и ее — завершится так, как должно.

— Мидж! Выше голову! Не позволяйте несчастью наваливаться с такой силой. Не хотите ли сегодня поужинать со мной?

Мидж извинилась: у нее много дел дома, ей нужно написать письма.

— Я выпью чашку чая и убегу.

— Хорошо, я вас провожу!

— Нет, нет, спасибо, я возьму такси.

— Зачем вам брать такси, когда у дверей стоит моя машина?

Когда они сели в автомобиль, Генриетта показала Мидж на «Вентнор», стоявший в некотором отдалении.

Мы не потеряли свою тень, — сказала она, — сейчас она будет нас сопровождать, вот увидите!

— Меня это раздражает!

— А мне совершенно все равно.

Генриетта доставила Мидж домой, поставила машину в гараж и вернулась в мастерскую. Она. довольно долго простояла у камина, погруженная в свои мысли, пальцы ее бессознательно выбивали барабанную дробь. Затем со вздохом она громко сказала:

— А теперь за работу! Бесполезно тратить время!

Через полтора часа, растрепанная и измазанная глиной, она уже любовалась произведением, которое только что сотворила.

Генриетта отошла подальше, чтобы оценить его критическим оком. Она осталась довольна. Это было изображение лошади, но эта лошадь так отличалась от себе подобных, что полковник кавалерии при виде ее тут же свалился бы от апоплексического удара. Даже предки Генриетты с изумлением увидели бы эту лошадь. Это, несомненно, была лошадь, но лошадь абстрактная.

Генриетта спросила себя, что подумал бы об этом произведении инспектор Грендж, если бы ему довелось лицезреть его. Эта мысль развлекла ее на некоторое время.

Глава XXIV

Эдвард Эндкателл стоял перед заведением мадам Эльфридж и внимательно изучал вывеску. Он собирался с силами, чтобы войти. Какое-то неясное чувство помешало ему позвонить Мидж по телефону, чтобы пригласить ее на завтрак. Он слышал телефонный разговор, когда в «Долине» Мидж говорила со своей хозяйкой. Этот разговор произвел на него неприятное впечатление. Ему очень не понравилась покорность, звучавшая в голосе Мидж. Он не мог допустить, чтобы Мидж, взбалмошная и неукротимая, привыкшая говорить и думать, что хочет, чтобы веселая маленькая Мидж безропотно покорялась и выслушивала грубости, которые он не слышал, но предполагал.

Что-то там было неладно!

Он знал, что существует множество молодых женщин, которые работают, но раньше как-то не задумывался об этом. Наверное, они работают только потому, что это доставляет им удовольствие, они хотят быть независимыми и что-то делать в течение дня. Он и не догадывался, что если молодая женщина занята с девяти часов утра до шести вечера, с часовым перерывом на обед, то она лишена большинства удовольствий, украшающих жизнь. Даже пожертвовав обедом, Мидж не могла попасть на выставку картин. Концерты во второй половине дня были тоже для нее недоступны, кроме субботы и воскресенья. В обеденный перерыв она могла перекусить только в переполненной закусочной. Это открытие причинило ему страдание. Он с теплым чувством относился к «малютке Мидж», которая приезжала в Айнсвик застенчивая и робкая, а потом веселилась там все каникулы.