Долина

— Тот, кто его убил — мерзавец! Таких людей, как доктор, — единицы.

Она опять помолчала и добавила:

— Вам тоже нужно держаться, моя милая!.. Я надеюсь, что похороны ему устроили хорошие.

— Похороны были прекрасные.

— Как жаль, что я не могла туда пойти! Но на следующих похоронах я буду обязательно, это будут мои похороны.

Генриетта живо возразила:

— Нет! Вы не имеете права уходить. Доктор Кристоу говорил вам, что вместе с ним пишете новую главу в медицине, теперь вам это нужно делать одной. Лечение ведь то же самое, а энергию вам нужно иметь за двоих. Напишите эту главу для него!

Мамаша Крэбтри долго смотрела на Генриетту.

— Вы многого от меня хотите! — сказала она, наконец. — Я сделаю, что смогу, больше я вам обещать не могу.

Генриетта встала и пожала ее руку.

— До свидания, миссис Крэбтри. Если вы разрешите, я еще приду.

— Конечно! Мне доставляет такое удовольствие говорить с вами о докторе. — Подмигнув, она спросила:

— Он ведь во всем был хорош, всегда?

— Да, — прошептала Генриетта.

— Не переживайте, моя милая! Прошлое есть прошлое, оно не вернется, и он тоже.

Генриетта подумала, что миссис Крэбтри и Эркюль Пуаро выразили одну и ту же мысль разными словами. Она ушла.

Она добралась до своего дома, поставила машину в гараж и медленно поднялась по лестнице в мастерскую. Закрыла дверь и подумала: «Вот и настал момент, которого я так боялась и который не мог не наступить. Я — одна, наедине со своим горем, и цели в жизни у меня больше нет!»

Она упала на стул, и слезы потекли по ее щекам. Генриетта оплакивала Джона. И вдруг ей показалось, что она слышит его голос:

— Когда я умру, первое, что вы сделаете — это со слезами, текущими по щекам, с лицом, пылающим от слез, вы начнете лепить женщину в трауре или какое-нибудь изображение скорби…

Почему эта фраза возникла у нее в памяти?

Скорбь… Голова покрыта платком, черты лица едва заметны, фигура из алебастра, удлиненная… Скорбь всего мира, подчеркнутая складками одежды, драпировкой…

«Когда я умру…» Огромная печаль охватила Генриетту.

«Я не такая, как все! Джон был прав. Я не могу любить, не могу отдаться своему горю! Мидж, Эдвард — они обыкновенные люди, они просто живут. А я не принадлежу себе. Что-то надо мной тяготеет, и я ничего с этим не могу поделать. Я даже не могу оплакивать своих умерших. Я беру свою боль и делаю из нее статую: экспонат № 58, „Скорбь“, алебастр, автор — мисс Савернейк…»

Задыхаясь, она шептала:

— Джон, прости, прости меня за то, что сильнее меня…