– Она меня
Сервас сильно сомневался в объективности доктора. Скорее всего, здесь говорило его некогда разбитое сердце, которое так и не оправилось.
– И словно бы случайно наша связь прервалась сразу же после того как мы подписали экспертное заключение, – объяснил он. – Само собой, конец отношениям положила она.
Само собой.
– А потом произошло еще кое-что…
Он откашлялся. На этой последней фразе он резко понизил голос, и вид у него вдруг стал еще более смущенный. Сервас и Ирен насторожились.
– Я не раз ловил ее на том, что она разговаривает с давно знакомыми людьми так… словно люто их ненавидит. Другого слова не подберешь. Она обращалась к ним, как к существам низшего порядка, оскорбляла, унижала такими грубыми и жестокими словами, что у меня мороз пробегал по коже… Не хотел бы я, черт возьми, побывать на их месте. Хотя потом все-таки однажды пришлось… Она никого из мужчин не щадила. Ее послушать – так все они презренные трусы, мерзавцы, идиоты и свиньи. Доходило до того, что я задавал себе вопрос: если уж они возбуждают в ней такую ярость, то как знать – вдруг она способна истребить их всех одного за другим?
Сервас и Циглер затаили дыхание. Лоб психиатра прорезали тревожные морщины.
– И когда она вас бросила, то, чего вы боялись, произошло?
Он затравленно покосился на них с экрана, потом протер глаза.
– Прошло несколько месяцев, и среди ночи у меня раздался телефонный звонок. Телефон звонил довольно долго, а потом замолчал… Нам с женой потом было не уснуть… Вы знаете, что это такое, когда вам звонят каждую ночь, в одно и то же время, и молчат в трубку?
Ирен взглянула на Серваса, и оба подумали о ночных звонках, которые получал Жильдас Делайе.
– А потом, – продолжал доктор, – моя жена нашла в почтовом ящике пакет. В нем были трусики с запачканными кружевами и записка: «Ваш муж обманул вас однажды и на этом не остановится».
Сервас вспомнил бывшего мужа Габриэлы, который умер от рака, сделав ее богатой вдовой, и тон, каким она рассуждала о нем.
– И как отреагировала ваша жена? – поинтересовалась Ирен.
– Я ей объяснил, что это наверняка штучки какой-то из пациенток. Такое случается сплошь и рядом, это классика жанра: пациентка влюбляется в доктора и начинает изводить его жену.
– И она вам поверила?
– Мы были молодой парой, у нас был маленький ребенок, и она
– Я думаю, вы заподозрили Габриэлу. А вы пытались с ней поговорить?
Он поднял глаза. В них светился всепоглощающий страх.
– Да… Я ей позвонил… И обвинил ее… Я был разъярен, просто вне себя. А она сначала рассмеялась мне в лицо, а потом заявила, что все мои обвинения смешны и абсурдны. А дальше пошли обвинения, унижения, она заявила, что в постели я полный ноль, что со мной она ни разу не кончила и что как психиатр я тоже ничего не стою. Чего я только не наслушался… Что, когда я ее целовал, она думала о другом, с которым была час назад, вот тот был «мужик с яйцами», так она выразилась. В общем, она велела не звонить ей больше, иначе она обвинит меня в сексуальных домогательствах, преследованиях и насилии над беззащитными людьми. Она обещала разрушить мою карьеру и личную жизнь… До сих пор помню ее голос в телефонной трубке. Она говорила очень тихо, но с тех пор я никогда не слышал такого пугающего шепота…
Даже через столько лет вид у него был потрясенный, и он все так же умирал со страху…
– А после этого вы с ней разговаривали?
– Нет, мы больше не общались. Я уже сказал: когда Габриэла больше не нуждается в человеке, она сначала его унижает, а потом выбрасывает из своей жизни, как мусор, и переходит к следующему объекту.
– Доктор, – вдруг сказала Циглер, – вам, должно быть, известно, что мы сейчас расследуем. Если мы попросим доктора Драгоман обрисовать нам профиль убийцы или убийц, могу я пригласить вас и спросить, что вы об этом думаете?
Наступило молчание. Судя по виду доктора, такая перспектива его не прельстила.
– Я далек от мысли критиковать коллегу, – пробормотал он, – невзирая на то, что я вам рассказал. Тем более в такой официальной манере.
Ну-ну… милейший доктор пытается обеспечить себе безопасность. Столько лет прошло, а Габриэла Драгоман все еще приводит его в ужас. Ирен покосилась на Серваса.
– В этом не будет никакой официальности. Мой коллега, присутствующий здесь, и я – единственные, кто в курсе дела. И вы сможете устно изложить ваше мнение, если не захотите записать его на бумаге.
Во взгляде доктора застыла нерешительность.