Долина

Магистрат уставился на носы своих лакированных ботинок, покрытые цементной пылью ангара, и небрежно отбросил в сторону какой-то мусор. На несколько секунд воцарилось молчание. Циглер перевела глаза с Серваса на прокурора.

– Я полагаю, что мой отдел вполне может взять на себя эту дополнительную нагрузку, – неожиданно вмешалась она, снова посмотрев на Мартена.

Кастень тоже покосился на Серваса, потом снова на Ирен.

– Вы хотите сказать, что это не нанесет вреда другому расследованию?

– Мы сделаем все, чтобы этого не произошло. Кроме того, не исключено, что оба дела связаны между собой: совпадения места и времени действия, по крайней мере, настораживают…

– Разумеется, майор… простите, капитан Сервас не входит ни в первое, ни во второе дело, договорились?

– Разумеется.

– Но если уж он, по воле случая, оказался здесь и начал собственное расследование, – продолжил Кастень, – то пусть сам и несет за это ответственность…

– Причем без нашего ведома, – Ирен пошла еще дальше.

– Без вашего ведома… – задумчиво произнес прокурор, качая головой. – Ну да, конечно… И тот факт… тот факт, что он сейчас находится здесь, среди нас, – чистейшее совпадение.

– И нелишне заметить, что он, как простой гражданин, а не как полицейский, счел нужным информировать нас о том, что нашел здесь, и мы его заслушали как свидетеля, – продолжила она все тем же «процедурным» тоном.

– Он и дальше будет свидетелем, – одобрил Ролан Кастень.

– Совершенно верно.

– И никем другим…

– И никем другим.

– Ведь никто не может запретить простому гражданину вести собственное расследование и всюду совать свой нос, – продолжил прокурор, снова посмотрев на Серваса, – в той мере, в какой не возникает противоречий с законом… конечно…

– Конечно, – подтвердила Ирен.

– Ну, ладно, – решительно отрезал гигант, удовлетворенный результатом, и хлопнул в ладоши. – Вопрос улажен. За дело! Ни слова из того, что здесь было сказано, не должно выйти за пределы этого ангара, и я не произносил того, что вы только что услышали. Понятно?

На пороге ангара вдруг появилась собака. Она довершила команду единомышленников.

Хозье очнулся от сильнейшей боли в затылке. Было такое впечатление, что кто-то забавы ради просверлил ему черепную коробку дрелью. Он открыл рот, чтобы вдохнуть немного воздуха, и сразу почувствовал на языке какую-то теплую жидкость с железистым привкусом. Кровь… Наверное, когда его ударили, он прикусил себе язык.

Он попытался приподнять руки, но они были к чему-то привязаны, а сам он лежал на земле с разведенными в стороны руками и ногами. Кроме листвы, отливавшей на закатном солнце багрецом, вокруг ничего не было. Он приподнял голову, уперся подбородком в грудь и увидел массивные металлические колья, вбитые в землю на уровне его лодыжек и кистей. К ним он и был привязан, его тело сейчас походило на косой крест Святого Андрея… Говорят, такой крест служил орудием пытки святого, потому его и назвали андреевским.

В ушах неотвязно гудел шум потока. Под затылком у него оказался здоровенный камень, лежать на котором было очень больно, левую щеку обжигала крапива. Он попытался оглядеться, подняв голову, но шея быстро устала.

А внизу, в Эгвиве, должно быть, наступил обычный вечер. Или почти обычный, учитывая сложившиеся обстоятельства. Зато здесь, в отдаленном подлеске, вот-вот разверзнется настоящий ад. Ужасная перспектива неминуемой смерти, и вместо палача, вместо смертельного удара, будет… вот это…

Разве такое возможно? Вот уж никогда не думал, что будет побежден и убит… вот так. Он вдруг разразился громким смехом, из горла вылетали звуки, похожие не то на рыдания, не то на стоны.

– Да мать вашу, не верю-у-у!!!

Смех внезапно оборвал сильный удар по ребрам, и грудь прорезала острая боль: наверняка одно ребро было сломано. Марсьяль Хозье заорал. Принялся ругаться. Потом захотел что-то сказать, но получил в лицо порцию вонючего теплого душа, который растекся по волосам и шее, заставив его задохнуться и закашляться. Моча… На него помочились! Он икнул, сплюнул и поднял глаза на две ноги, крепко стоявшие на земле у него за головой. Потом скользнул взглядом вниз, к собственным ногам. Чьи-то руки лихорадочно расстегивали на нем пряжку брючного ремня и уже принялись за ширинку.

– Что вы делаете? Вы с ума сошли! Прекратите! Что вы делаете?

Грудь его подпрыгнула от короткого, отчаянного вдоха. Сердце пустилось в галоп, пот и моча стекали со лба. Но когда, вытаращив полные слез глаза, он увидел, что к его промежности подносят огромные щипцы, он впервые за много лет помочился без усилий.