Долина

Сервас отметил, что страница набрала уже больше 5000 лайков, то есть больше, чем обитателей в долине. А ведь пост был запущен всего три часа назад.

Это означало, что те, кто жил за пределами долины, решили поддержать эту инициативу, которая совсем их не касалась и о которой они просто только что прочли в интернете.

– Не нравится мне все это, – сказала Циглер. – Вот-вот могут возникнуть проблемы…

Она резко выпрямилась.

– Запросите отдел Технической службы уголовных расследований и документации жандармерии. Мне нужно знать, кто запустил в сеть эту штуку, пока дело не вышло из-под контроля.

Сервас узнал прежнюю Ирен, с которой когда-то работал бок о бок: всегда прямую и честную, не склонную к пустой болтовне и всегда готовую восстать против бесконечных проявлений человеческого скотства. Она нервно теребила пирсинг в ноздре.

– Если мы быстро не найдем убийцу, все это рискует перерасти в крупные неприятности. Надо серьезно подумать, какими силами мы располагаем, и всех уведомить о том, что здесь происходит…

Ангард схватился за телефон. Ирен взглянула на Серваса.

– Может, по стаканчику, а? Как ты на это смотришь? Мне надо сменить обстановку. Заодно и узнаем градус возбуждения в городе…

Они вышли из жандармерии и пешком отравились в центр, вдоль улиц, обрамленных павильонами. Немного погодя появились приземистые дома и показались первые витрины. Вечер выдался жаркий: на часах девять, а в воздухе двадцать девять по Цельсию. Мимо с треском промчался скутер, и Ирен подумала о Жильдасе Делайе. По дороге она пересказала Сервасу свой разговор с учителем. Он заметил, что центр города, очень приятный на вид, выглядел утомленным и поблекшим, как и во всех маленьких городках в этом районе Пиренеев. Просевшие тротуары, пустующие жилые дома. Не то что на стороне Испании, где деревни были нарядными и ухоженными. Откуда такое различие? Из открытых окон доносились звуки футбольного матча. Комментаторы говорили сдержанно, из чего Сервас заключил, что сегодня вечером французская команда не играет.

– Посмотри, – сказал он вдруг.

На стене одного из жилых домов кто-то вывел аэрозольным баллончиком: ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К МИЛИЦИИ САМООБОРОНЫ ДОЛИНЫ ЭГВИВА. Еще метрах в двухстах красовалась вторая надпись: НАРОДНОЕ ПРАВОСУДИЕ. Была ли она раньше или ее только что нарисовали, – неясно. Выйдя на площадь, они увидели еще одно воззвание:

ВЕРНЕМ СЕБЕ ВЛАСТЬ

– Дело принимает скверный оборот, – сказала Ирен.

Марсьяль Хозье выбежал в туалет, мучимый сильным желанием помочиться. Но, заняв позицию перед писсуаром и приготовившись, он понял, что ничего не получается. Когда же, наконец, струя соизволила появиться, то это был какой-то робкий ручеек, который привел его в ярость. Подлые гадости простаты. Он поднатужился, но опорожнить мочевой пузырь не смог. Капли только разбрызгались по унитазу. Ну, в конце концов, не ему здесь убирать. Еще не закончив застегивать ширинку, он вернулся в гостиную. Его всегда одолевало одно и то же надоедливое беспокойство, одна и та же нерешительность, и он принялся шагать взад и вперед вдоль застекленной двери.

Время от времени он бросал взгляд на темные горы и на светящийся огнями город внизу.

– Это все из-за тебя, это ты виноват, – произнес неожиданно голос у него за спиной.

Он обернулся. Посреди гостиной стояла Адель, и глаза ее сверкали каким-то новым светом. В них больше не было покорности, в них была ненависть. Марсьяль почти взбодрился: наконец-то она отреагировала, как живой человек.

– Все, что происходит, все, что случилось с нашим сыном… – целиком и полностью твоя вина.

Эти слова взвились и ударили, как снаряды. Они резали, ранили, как острые куски металла.

– Думаешь, я ничего не замечала? – выплевывала она слово за словом. – Всех этих… шлюх, которые приходили к тебе в кабинет за консультацией… Тех, что приходили, чтобы сделать аборт или получить лечение от венерической болезни… Девчонки, которым ты велел являться к тебе тайком, скрытно… Кто их тебе посылал? Тебе дорого платили? Говори! А может, ты их трахал, старый мерзавец?

Он вгляделся в исхудавшее, угловатое лицо жены, в черные круги под сверкающими глазами.

– Ты разрушил наши жизни своим эгоизмом, и жизнь твоего сына, и мою. Ты, ты и только ты. Наш сын был деликатным, умным и невинным мальчиком. А с его сестрой… – она икнула, – с его сестрой ты обошелся еще хуже, чем с нами. Ведь он из-за этого ее убил. Чтобы спасти. Чтобы освободить от твоего насилия и господства. Чтобы ее миновало то, что ты проделывал с ним. Он не был сумасшедшим. Во всяком случае, до трагедии.

– Если ты все знала, то почему ничего не предприняла?

Он увидел, как лицо жены сморщилось, перекосилось и по высохшим щекам потоком побежали слезы, словно родник, чудесным образом забивший из земли посреди пустыни.