Долго тебя ждала

Пока разбираю сумку, дочь с любопытством наблюдает за Снегурочкой, которая крепит к затылку длинную искусственную косу. Для Маруси это зрелище не станет психологической травмой: на прошлом новогоднем утреннике в детском саду дочь узнала в Деде Морозе воспитательницу из параллельной группы и сказала мне об этом. Она достойно пережила эту правду жизни, но с тех пор мой ребенок больше не верит в сказки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Вы опоздали, — упрекает организатор. — Переодевайтесь и проводите ребенка к выходу на лед. Сектор «В». Налево по коридору, там указатели, — одаривает меня взглядом с претензией, перед тем как выйти из раздевалки.

— Снимай куртку! — понукаю дочь, дергая ее за шарф.

Ее внимание до сих пор занято лже-Снегурочкой, выворачивающей содержимое косметички на полку шкафчика.

Сбрасываю пуховик и достаю из чехла блестящий костюм снежинки, пока Маруся копошится, перебирая пальчиками кнопки на куртке.

— Я хочу пить, — сообщает, усаживаясь на скамью.

Передаю ей маленькую бутылку воды, откопав ту в сумке.

Замерзшие руки упрямо не слушаются, пока пробую расправить расшитую блестками юбку-пачку, но впереди приключение посерьезнее: надевать леггинсы мы обе ненавидим.

— Власовы?!

Вздрогнув, морщусь. Фамилия произнесена во множественном числе, а я никогда не была Власовой, но это вряд ли имеет значение для женщины, вошедшей в раздевалку.

Обернувшись, встречаю грозный взгляд нашего тренера по фигурному катанию Тамары Ивановны Клюевой и втягиваю голову в плечи.

Попасть к ней было сложно: она — лучшая из лучших.

Прикусываю язык, молча проглатывая любые возражения.

— Тамар-ра Ивановна! — выкрикивает дочь, намеренно удлиняя букву «р», с которой в последний месяц у них полное взаимопонимание благодаря работе логопеда. — Здр-равствуйте!

— Здравствуй. — Она подхватывает Марусю за локоть. — Там обуетесь, — велит мне. — Время! Вам часы подарить?

— Извините… — бормочу, хватая со скамейки коньки и маленькую пластиковую корону.

На арене дикий шум и столпотворение. Музыка и голос ведущего эхом разлетаются над головой, пока мы пробираемся через толпу вслед за Клюевой.

— Живее! — подгоняет она, провожая нас к выходу на лед, где скопились съемочные группы местных и не только телеканалов.

Выставив вперед плечо, слежу за тем, чтобы ладонь Маруси не выскользнула из моей. Если я потеряю ее сейчас, пущу себе пулю в лоб.

Ее пальчики цепляются за мои.

Огромное помещение, забитые до потолка трибуны и грохочущие басы своим масштабом поражают даже мое воображение. Бешеная энергетика давит на плечи, заставляя чувствовать себя микроскопической песчинкой в этом океане людей. Маруся сжимается в комок, сгорбив спину, и поднимает напряженный взгляд, выискивая во мне поддержку.

В такой мясорубке моя дочь впервые, и она волнуется.

— Ничего не бойся! — шепчу одними губами, ловя ее испуганный взгляд.

Маруся растерянно приоткрывает рот, являя мне милую дырку вместо молочного зуба. Он выпал на днях и до сих пор лежит у нее под подушкой. Его никак не заберет Зубная Фея, потому что я забываю снять для нее наличку.

— Переобувайтесь быстрее! — махнув рукой на скамейку у стены, командует Клюева. — Ждите здесь. — И испаряется, слившись с толпой.

Мне требуется вечность, чтобы во всей этой сумятице натянуть на ноги дочери коньки и справиться со шнурками, в которых путаются пальцы. Масла в огонь подливают дети в таких же нарядах, как наш. Они организованной группой маячат на периферии зрения, и я боюсь потерять их из виду, из-за этого все время отвлекаюсь.

— Мам, жмет… — хнычет дочь.

— Сейчас! Черт! — рычу, развязывая только что завязанный узел, и принимаюсь ослаблядь шнуровку.

Мои пальцы деревянные, и со второй попытки получается все тот же бардак. Распускаю шнурки в третий раз и, плюнув, упираюсь коленями в грязный пол.

— Шнурки затягиваются снизу вверх, а не наоборот, — раздается над моей головой скучающий мужской голос.

Первое, что мне хочется проорать ему в ответ — это: «Отвали!»

— Что?! — рявкаю, вывернув шею и обернувшись.

Скольжу глазами вверх по длинным мужским ногам, одетым в синие джинсы, спотыкаясь о медицинский фиксатор, в который закована одна из этих ног до колена. Поднимаюсь глазами выше — по узким бедрам, плоскому животу и широким плечам. Правым плечом мужчина опирается о стену. На нем красно-белый свитер с оленями, чтобы увидеть его лицо, я вынуждена запрокинуть голову и отбросить с лица волосы.

Сердце пропускает удар, когда все-таки добираюсь до упрямого точеного подбородка, рассеченного небольшим рваным шрамом слева направо, и выше, к карим глазам, с ленцой смотрящим на меня сверху вниз.

Водоворот вспыхнувших в голове воспоминаний на секунду отодвигает в сторону весь окружающий мир, отбрасывает меня в прошлое — туда, где мне семнадцать, а стоящему рядом мужчине девятнадцать, и я до безумия в него влюблена.

Забываю, как дышать, и смотрю не моргая.

Ему требуется не меньше минуты, чтобы ленивое выражение на красивом лице сменилось подозрительным прищуром, а рот с недоверием произнес:

— Отелло?