— Кэти сейчас беременна. Она говорила, мол, нужно подождать, пока у нас не наберется достаточно денег, чтобы заплатить за больницу. И когда мы скопили семь сотен, она сказала — вперед. Забеременела буквально сразу. — Скрамм серьезно посмотрел на Гэррети. — Мой ребенок пойдет в колледж. Говорят, что у таких как я не бывает умных детей, но у Кэти ума хватит на нас обоих. Она закончила школу. Я заставил ее окончить. Четыре разных вечерних программы, а потом еще H.S.E.T.[22] Мой ребенок закончит хоть десяток колледжей, если захочет.
Гэррети ничего не сказал. Он просто не знал, что сказать. МакФриз неподалеку разговаривал с Олсоном. Бейкер и Абрахам играли в словесную игру под названием Призрак[23].
Гэррети смотрел на человека в мелко-клетчатой куртке, который самозабвенно размахивал соломенной шляпой с волнистыми полями, и словно не видел его.
— Скрамм, а что будет, если тебе выдадут билет? — осторожно спросил Гэррети.
Скрамм мягко улыбнулся.
— Только не мне. Мне кажется, я могу идти вечно. Да я мечтал участвовать в Долгой Прогулке с того момента, как вырос достаточно большим, чтобы вообще чего-нибудь хотеть. Я прошел 80 миль пару недель назад и даже не вспотел.
— Но вдруг что-нибудь случится…
Но Скрамм только ухмыльнулся.
— А сколько лет Кэти?
— Она примерно на год старше меня. Ей почти восемнадцать. С ней сейчас ее родители, там, в Фениксе.
Гэррети подумал, что родители Кэти Скрамм видимо знают кое-что, о чем ее муж не имеет ни малейшего понятия.
— Ты наверно очень ее любишь, — грустно сказал Гэррети.
Скрамм широко улыбнулся, продемонстрировав каким-то чудом сохранившиеся остатки зубов.
— С тех пор как женился, ни разу на другую женщину не взглянул. Кэти такая прелесть.
— А ты теперь здесь.
Скрамм рассмеялся:
— Разве не весело?
— Харкнессу уж точно нет, — угрюмо сказал Гэррети. — Пойди, спроси, весело ли ему.
— Ты не представляешь себе последствий, — встрял между ними Пирсон. — Ты
— Букмекеры из Вегаса записали меня в фавориты еще до начала Прогулки, — сказал Скрамм. — Наивысший шанс.
— Ага, — хмуро сказал Пирсон. — А еще ты в хорошей форме, это уж как пить дать. — Сам Пирсон выглядел бледным и изможденным после долгой безумной ночи. Он безучастно смотрел на толпу, собравшуюся на стоянке перед супермаркетом, мимо которого они как раз проходили. — Все, кто был не в форме, уже мертвы, или скоро будут. Но все равно осталось еще 72 человека.
— Да, но… — круглое лицо Скрамма сморщилось от мыслительного усилия. Гэррети почти слышал, как шестеренки скрипят у него в голове — медленные, неуклюжие, но в конечном итоге не менее окончательные чем смерть, и такие же неотвратимые, как налоги. И это в нем Гэррети нравилось.
— Вы, парни, не сердитесь на меня, — сказал Скрамм. — Вы хорошие ребята. Но вы сюда пришли не затем, чтобы выиграть, не затем, чтобы получить Награду. Большинство из вас вообще не понимает, зачем они в это ввязались. Взять вот Барковича. Он здесь не за Наградой. Он идет, чтобы видеть, как умирают другие. Он живет этим. Каждый раз, когда кто-нибудь покупает билет, у него прибавляется немного сил. Но этого мало. Он высохнет, как лист высыхает на дереве.
— А я? — спросил Гэррети.
Скрамм расстроился.
— Да черт возьми…
— Нет-нет, продолжай.
— Ну… мне кажется, ты тоже не знаешь, зачем идешь. Все то же самое. Сейчас тебя вперед толкает страх… но этого мало. Страх истощает тебя, — Скрамм посмотрел на дорогу, и медленно потер ладони. — И когда он выпьет из тебя все соки, Рей, ты получишь билет как и все остальные.
Гэррети вспомнил слова МакФриза:
— Тебе придется долго идти, чтобы это увидеть, — сказал Гэррети, но та простота, с какой Скрамм оценил ситуацию, напугала его до смерти.
— Я, — ответил Скрамм, — готов идти очень долго.
Ноги топтали асфальт, поднимались и опускались, несли своих хозяев вперед, там, за поворот и через железнодорожные пути — просто две стальные полосы в земле, — несли мимо закрытой забегаловки с жареными моллюсками, и вот Идущие снова среди полей.