Долгая ночь Примы Центавры

— Как это мило, министр, — Лондо, наконец, вмешался. — В конце концов, мы живем в опасное время. Никогда не знаешь, кому можно доверять.

— Совершенно верно, — согласился Дурла и хлопнул Вира по плечу: — Надеюсь, что не произвел на вас ошибочного впечатления, посол. Я бы скорее откусил себе язык, чем сказал что-то такое, что могло бы так вас обеспокоить.

— Я бы дорого заплатил за подобное зрелище, — ответил Вир.

Дурла продолжил, не обращая внимания на столь явный сарказм:

— Если говорить откровенно, мы все хотим одного. Чтобы Республика Центавр снова стала играть ведущую роль на межзвездной арене, как это некогда было.

— Неужели?

— Именно так, посол! — сказал Дурла, будто объявлял прописную истину. — Пока многим это кажется шуткой. Мы поверженные, побитые враги. Против нас объединились целые системы, и они будут продолжать мешать нашему возрождению.

Когда-то… когда-то они тряслись от ужаса при одном лишь упоминании о нас.

Теперь же… теперь они трясутся от смеха.

— Ужасно, — произнес Лондо таким тоном, будто в тысячу первый раз беседовал на эту тему. Вир заметил, что Лондо расправляется с порциями выпивки в три раза быстрее него. Да, похоже, что быстрее всех во дворце. — Ужасно.

— Даже сейчас, когда мы отстраиваемся, когда надрываемся для того, чтобы выплатить все эти «репарации», одновременно пытаясь возродить нашу прежнюю гордость…. они следят за нами. Они обращаются с нами так же, как мы когда-то обошлись с нарнами. Как бы вы это назвали?

— Верхом справедливости? — осмелился вставить Вир.

Дурла сам ответил на свой вопрос, не обращая внимания на Вира. Кажется, он даже не слышал его.

— Оскорбление. Одно оскорбление на другом! Но потенциал нашего величия все еще жив на Приме Центавра, тлеет, подобно лихорадочному жару, в нашем народе.

— А разве лихорадка не болезнь? — спросил Вир. — Знаете…. иногда от этого умирают…

— А иногда она проясняет зрение, — ответил Дурла.

— У меня обычно только голова болит.

— Мы бродили среди звезд, — воинственно произнес Дурла. — Разве могут те, кто некогда повелевал звездами, довольствоваться грязью, лежащей под ногами?

Хотите знать, чего я больше всего желаю для нашего народа, посол? Хотите знать правду? Я хочу, чтобы мой народ вернул себе подобающее место в галактике. Я хочу видеть, как центавриане снова протянут свою длань и станут повелевать звездами. Я хочу, чтобы вернулась наша былая слава. Я хочу, чтобы мы снова стали теми, кем привыкли быть. Неужели я хочу слишком многого, посол?

На этот вопрос вместо Вира ответил Лондо, который, покачивая в руке бокал, разглядывал налитую в нем жидкость.

— Нет, — тихо произнес он. — Нет…. это вовсе не слишком много.

Дурла хотел было продолжить свою речь, но тут его кто-то окликнул с другого конца зала. По-видимому, возник какой-то дружеский спор, и Дурлу попросили его разрешить. Он быстро и грациозно поклонился Лондо и Виру, а потом оставил их.

К Лондо двинулись еще несколько чиновников, требуя его внимания, но Лондо отмахнулся от них. Затем он приобнял Вира и произнес:

— Пойдем, пройдемся со мной, Вир. Расскажешь мне последние новости.

— Ну, вот вам последняя новость — он мне совершенно не нравится, Лондо.

Этот Дурла. Ни на йоту, — Вир говорил шепотом, правда, злым шепотом.

— Дурла? А что в нем такого? — Лондо, кажется, был потрясен реакцией.

Вира.

— Ну, не сочтите это оскорблением…. просто… чем-то он напоминает мне вас. Того, каким вы были.

— Вовсе нет.

— Вы смеетесь? А все то, что он только что сказал? То, о чем он мечтает?

Не напоминает ли это вам ваши прошлые собственные слова?

— Нет, я никогда такого не говорил.

Вир в досаде закатил глаза, в то время как Лондо потащил его куда-то по одному из широких, длинных коридоров.

— Куда мы идем? — спросил Вир.

— На экскурсию. Во дворце многое изменилось с тех пор, как ты был здесь в последний раз, — он взглянул на Вира. Его глаза, казалось, были подернуты дымкой. — Итак, попробую понять: Дурла напоминает тебе меня, поэтому он тебе не нравится. Полагаю, что я не должен считать это оскорблением?

— Когда я впервые увидел вас… тогда… в общем…. словно вас что-то пугало, Лондо. И вы тоже все время мечтали о том, какими должны бы быть центавриане… И вы…

— Мои мечты исполнились, — мягко сказал Лондо.

— Да. И из-за этого погибли миллионы.

— Какие жестокие слова. Ты осуждаешь меня, Вир? Ты осмеливаешься осуждать императора? — эти угрожающие слова прозвучали мягко, будто он просто интересовался мнением Вира.

— Я знаю вас, Лондо. Иногда мне кажется, что знаю вас лучше, чем кто-либо на свете…. по крайней мере, из тех, кто остался в живых. Он мечтает о том же, о чем некогда мечтали вы, Лондо. И посмотрите, к чему все это привело.

Посмотрите на все эти смерти, разрушения, на всю эту трагедию, корни которой лежат в тех мечтах.

— Дорога судьбы никогда не бывает гладкой, Вир. На ней всегда есть ухабы.