Впрочем, в конце концов гвардейцы все-таки расступились, и Лондо оказался лицом к лицу с ранами и болью Примы Центавра.
Перед ним, под сделанным из подручных материалов навесом, стояла центаврианская семья. Отец с низко подстриженным волосяным гребнем, и молодая мать, с длинным, по традиционной моде, хвостом волос. Такая прическа требовала ухода, её, волосы, произрастая пучком на лысой в основном голове, выглядели неопрятно и неряшливо.
Вместе со взрослыми стояли трое детей, два мальчика и девочка, почти погодки, лет двенадцати - пятнадцати. Даже если бы Лондо и не знал уже, кто из юнцов решил попрактиковаться в метании, используя его в качестве мишени, он смог бы это отгадать с первого взгляда. Мальчики, как и их родители, глядели в землю, опасаясь не то что камень, но даже взгляд бросить в лицо своему императору. Отец - отец, единственный из всех! - дрожал от страха. Отличный пример центаврианского мужества, нечего сказать.
Но девочка… Она не отвела глаз и не съежилась от страха при приближении Лондо. Горделиво выпрямившись, она смело и дерзко смотрела ему прямо в глаза. Девочка выглядела исхудавшей, выпиравшие скулы и пухлые губки несколько портили ее черты. На губах виднелась свежая кровь.
- Тебя кто-то ударил? - строго спросил Лондо, и, не дожидаясь ответа, повернулся к гвардейцам: - Кто это сделал?
- Я, Ваше Величество, - сказал один из гвардейцев и сделал шаг вперед. - Она сопротивлялась, и я…
- Пошел вон, - приказал Лондо без колебаний. - Если ты не можешь справиться с одним-единственным ребенком, не прибегая к грубой силе, тебе не может быть места в свите императора. И не смей смотреть на Дурлу! - крикнул он, чувствуя, как вскипает в нем гнев. - Пока еще я здесь властвую, а не капитан моих гвардейцев. И я говорю, что ты уволен. Немедленно уходи.
Гвардеец неловко поклонился императору и поспешно зашагал прочь. Лондо вновь повернулся к девочке и не обнаружил ничего, кроме презрения, на ее лице.
- Ты не одобряешь моих действий? - удивился он.
Лондо рассчитывал, что вопрос останется риторическим, но ответ последовал незамедлительно:
- Ты уволил одного гвардейца и теперь мнишь себя защитником народа? Не смеши меня.
- Неслыханная дерзость! - вскричал Дурла с такой яростью, будто оскорбили его, а не императора. - Ваше Величество, пожалуйста, разрешите мне…
Но Лондо поднял руку, призывая его к спокойствию, и посмотрел на девочку уже более пристальным и заинтересованным взглядом.
- Я ведь видел тебя раньше? Не так ли?
Девочка молчала.
- Отвечай своему императору! - рявкнул Дурла, и на сей раз Лондо не возражал. Одно дело юношеская дерзость - терпимость к ней, безусловно, следует считать добродетелью. Но если император задает тебе вопрос, то, Великий Создатель, ты либо отвечаешь на этот вопрос, либо отвечаешь за последствия своего неповиновения.
К счастью, девочке хватило здравого смысла, чтобы почувствовать границы дозволенного.
- В прошлом… мы уже виделись пару раз, во дворце, во время официальных церемоний, - и, поскольку Лондо, по-видимому, по-прежнему не узнавал ее, добавила: - Моей матерью была леди Целес, а отцом… лорд Антоно Рефа.
Это имя обрушилось на Лондо, как удар кузнечного молота. Лорд Рефа, некогда его союзник, мастер политических интриг, которые в конце концов обернулись для Лондо утратой всего, что было ему дорого в жизни. (12)
Одержимый жаждой власти, Рефа без раздумий устремился по пути, ведущему во тьму, погряз во лжи, двуличии и предательстве - неотъемлемых условиях успешной политической карьеры в великой Республике Центавра. Рефа, стратег и интриган старой школы, поднаторевший в хитростях властолюбивый подонок, нес прямую ответственность за гибель нескольких близких к Лондо людей. (13) И Лондо отомстил в той же манере, организовав Рефе жестокий и бесславный конец от рук разъяренных нарнов. (14)
И только много позже Лондо узнал, в какой огромной степени и он, и Рефа были всего лишь марионетками Теней. Каким бы подлецом ни был Рефа, но Лондо приписал ему ответственность за несколько деяний, в которых тот на самом деле замешан не был. (15) И часто с тех пор Лондо являлись видения, заставлявшие его почувствовать, что должен был пережить Рефа, умирая под ударами окровавленных дубинок и кулаков нарнов. В свое время мысль об этом доставляла Лондо некоторое удовольствие; теперь эти переживания наполняли его лишь отвращением и самоосуждением.
И тут Лондо вдруг вздрогнул от неожиданной догадки.
- Твоей матерью «была» Леди Целес? Это значит она…?
- Умерла, - сказала девочка бесцветным голосом.
- Я… сожалею о твоей потере, - пробормотал Лондо в ответ.
Дурла поспешил добавить:
- Как бы то ни было, императорское сочувствие не извиняет твоего отвратительного покушения на его жизнь.
- Его жизнь? Да я просто бросила в него камень, - встрепенулась девочка. - А какое еще отношение, скажите на милость, он мог заслужить своими преступлениями?
- Мои преступления, - Лондо подавил горькую усмешку. - Да что ты знаешь о моих преступлениях, дитя?