Доленго. Повесть о Сигизмунде Сераковском

Послышались приближающиеся голоса - караульный начальник вел на смену новых часовых.

- Послушай, Погорелов, - сказал Сераковский, - я познакомился с человеком, который получает газету, кажется "Северную пчелу".

- Любопытно! И кто этот человек?

- Некто Зигмунтовский...

- А, спиртомер!

- Как, как ты его окрестил? - смеясь, спросил Сераковский.

- Спиртомер. Это прозвище ему дали солдаты. Сам он себя величает поверенным винной конторы и отставным чиновником двенадцатого класса. Забавный старик.

- Он поляк, ты знаешь?

- Знаю. Но что касается меня, то мне в первую очередь важна не национальность, а то, как он настроен - за кого и против кого. Так вот, у этого твоего поляка одна цель - нажива.

- И все равно у него есть газета, которую можно почитать. Больше в укреплении нет ни у кого.

Они смогли пойти туда только под вечер, когда закончилось очередное занятие "словесностью" и оставалось два часа до ужина и вечерней молитвы. Сегодня ефрейтор опять повторял солдатам имена и титулы высочайших особ царствующего дома - от государя императора Николая Павловича до четырехлетнего принца Александра Ольденбургского, в день своего рождения зачисленного прапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк. "Сколько же лет мне надо нести солдатскую лямку, чтоб дослужиться хотя бы до подпрапорщика?" - с горечью подумал Сераковский. Солдаты снова заученно твердили скороговоркой "немного любить царя". В "Солдатской книжке" была ошибка, но начальство не допускало и мысли, что в ней можно что-то исправить.

По дороге в слободку Сераковский вслух вспомнил об этом.

Погорелов рассмеялся:

- Можно подумать, что тебе хочется, чтобы солдаты много любили царя! Пусть любят немного. Чем меньше, тем лучше.

- Тише, нас могут услышать...

Сераковский не видел газет со времени Оренбурга, Погорелов и того дольше, и оба они стали с жадностью просматривать "Северную пчелу".

В мире по-прежнему было неспокойно. Итальянцы продолжали бороться за независимость, на страницах газеты часто мелькало имя бунтовщика Гарибальди. Бурлила Франция. Подняли восстание немцы во Франкфурте. Из Соединенных Штатов писали, "что вопрос, наиболее разделяющий разные штаты, состоит в сохранении невольничества негров. Южные штаты не намерены уступить в этом случае ни на волос, хотя бы от этого расторгся союз".

Сераковского больше всего интересовали "новейшие известия" из Австрии и Венгрии.

- Слушай, Кошут назначен президентом и все комитеты Венгерского сейма подчинены ему.

- Однако против Иеллашича ему не устоять, - заметил хозяин.

- Вы так думаете? Но пока Кошут бьет Иеллашича!

- А завтра Иеллашич поколотит Кошута, поверьте слову старого политика... Впрочем, сказать откровенно, так мне все равно. Это слишком далеко от Новопетровска...

- Кошут требует наступления на Вену! - не унимался Сераковский. - В его армии сражаются поляки! И как! Генерал Бем... - Он вдруг погрустнел и задумался. - Ведь я мог быть там, с ними... Ты понимаешь, Погорелов?

- Ну и слава богу, что вы здесь, а не там, - снова вмешался в разговор Зигмунтовский. - По крайней мере здесь не убивают. И кому только нужны эти войны! Вы не знаете, господа? Лично мне они не нужны!

Самая свежая газета была трехнедельной давности, но и в тех номерах, которые пришли два месяца назад, нашлось так много новостей, что Сераковский и Погорелов едва успевали громко сообщать их друг ДРУГУ.

- Кошут преследует Иеллашича с шестьюдесятью тысячами человек!

- Послушай, а что делается в Вене! Ведь там настоящее восстание! Император бежал в Штейн. "На его лице изображалось страдание", процитировал Сераковский с издевкой в голосе.

"Северная пчела", в которой все мало-мальски значительные статьи считались исходящими от правительства, была, конечно, целиком на стороне Габсбургов и перепечатывала лишь те заграничные известия, которые исходили от австрийской короны. "Вена предоставлена господству черни". "Жители бегут из города". "К Вене приблизились войска из Богемии, Моравии, Силезии, Кракова..." "Венгерский сейм приказал своему войску вступить в Австрию. Кошут командует этою армиею. Она отправилась из Пресбурга к Вене на осьми пароходах..."

Это были самые последние сведения, которые удалось вычитать. На Каспии почти все время бушевали осенние штормы, и почтовая лодка не рисковала выйти из Гурьева-городка.

- Чем же все-таки закончится восстание в Вене?

- Поживем - увидим... Все, Сераковский. Пошли во дворец, пора... Тем более... - Погорелов напоследок еще раз заглянул в газету, - что Нева уже стала, а "Февральская революция довела все парижские театры до самого бедственного состояния".

- Что ты говоришь! - Сераковский принял шутку и тоже заглянул в "Северную пчелу". - Надо успеть в Александринский на бенефис Славина. Или в Большой на "Фаворитку" Доницетти. Заметь, ее показывают на русском, а не на итальянском.

- Ладно, пошли... Большое спасибо вам, господин Зигмунтовский!

Когда они карабкались вверх по скользкой тропинке, пошел сухой, мелкий снег.

- Все. Почта больше не придет до весны, - крикнул, оборотясь к Сераковскому Погорелов. - Придется перечитывать старые газеты.