Дол Заповедный

— А завтра ко мне приходите, — пригласил поп Иван, — зайчатиной жареной угощу. Они вот — Эмет да Василий Выксун, у которого в доме живу, вчера на охоту в лес ходили, двух зайцев добрых, жирных русаков уложили. Мне принесли, отдали. Поклонился им за ту милость, доброту. Освежевал, выпотрошил, на холод выставил. А завтра и зажарим. Приходите.

— А запивать чем? — подначил Степан.

— Кипятком, отваром на травах, на листьях, на малине, да еще с медом лесным. Разве плохо?

— А больше ничем? — не унимался Степан.

— Больше ничем, — покачал головой поп Иван. — Знаю, иные у нас зерно квасят, брагу варят, пьют. Говорят: веселья ради. Да то неправда и грех. Хмель, знаешь, головой высок, да ногами жидок. Эту брагу пить — образ человеческий терять. Бесу в радость. Зачем?

— Ну, хорошо, — согласился Степан. — А еще чем угостишь?

— Беседой, — поп Иван погладил реденькую свою бородку. — Слаще этого ничего в свете нет, как одному от другого разумные речи слушать, чего не знал — узнавать.

— Да об чем речи те вести?

— А об чем хочешь — об мирском, о божеском.

— И мне тоже? — спросил Эмет.

— Чего?

— Приходить?

— А как же! — поп Иван ласково поглядел на Эмета. — У нас тут, милый, всяк человек хорош, если к другим добр и честен. Откуда бы ты ни вышел. Ведь божеское только тогда — божеское, если оно человеческое. В какого бы ты бога ни веровал, на какой молве его бы ни славил — а человечье свое не теряй.

— Хорошо, — кивнул Эмет.

Посидели, поговорили еще. Потом Степан, Томила, Эмет засобирались домой. Ворон и Серафима тоже поднялись гостей проводить. Вышли в сырую, влажную темноту. Снег перестал. Тучи уходили. На закате проглянуло умытое небо со звездами. Там еще догорала холодная, стылая заря. Тихо переговариваясь, медленно шли по дороге. Эмет отстал. Шагая рядом с Вороном, тихо сказал ему:

— А если человек не добр…

— Так что? — не понял Ворон.

— Я говорю, если человек не добр, его хорошим не назовешь. Если ум у него только…

— Само собой…

— Вчера на охоту ходили, Василий Выксун мне говорит: закона нет.

— Еще чего! Где же здесь закон? Ни царя, ни воевод… И слава богу.

— Нет. Он сказал, между людьми никакого закона нет. Говорит, душа самовластна, что захочет, то сделает. Можно и человека убить.

— Как это — можно? Кого?

— Кого захочет.

— Зачем?

— Если ему нужно. Кто смеет, тот владеет, — он так говорит.

— Зачем он это говорил?

— Не знаю.

— Ты, может, Эмет, не понял?

— Нет. Я хорошо понял.

Эмет ускорил шаг. Подошли к новой выстроенной избе. Попрощались. Степан, Эмет, Томила поднялись по крыльцу, вошли в избу. Поп Иван зашагал дальше. Ворон и Серафима повернули обратно, к себе. Ворон смотрел на небесный склон, где заря совсем уже почти угасла. Еле-еле еще дрожал там за черными верхушками леса размытый кровяной отсвет с прозеленью. Чуть повыше зажглась, глядела неподвижно в очи тусклая желтая звезда. Впервые за время, что были они в Заповедном Долу, коснулся Ворона неясный шелест тревоги.

— Серафимушка, — он взял жену за руку, — лада моя… Довольна ты?

— Довольна, Ворон. Грех жаловаться. В кои-то времена — свой угол, крыша над головой. Хорошо здесь. Нравится. А что дальше — поглядим.

— Поглядим…

На следующий день, дело тоже было к закату, пошли к попу Ивану, как он просил.

Жилище Василия Выксуна выходило на дорогу глухой стеной из длинных толстых, потемневших от времени бревен. Здесь уже поп Иван ждал их и повел за угол. С ним был еще человек, востроглаз — в темной окладистой бороде с рыжими подпалинами. Поднялись по крыльцу к низенькой двери, поп Иван сунул в отверстие длинный тонкий железный прут, поднял запорную щеколду, отворил.

— Входите, — сказал, — во имя Иисусово.

— Аминь, — сказал востроглазый.

Вошли. Из сеней поп Иван повел гостей в ближнюю горницу, из нее — в другую, потом в третью, дальнюю.

— Здесь я обитаю, — сказал он, остановившись. — Рядом — моленная. Там у нас образ святой Спаса нашего. Собираемся в моленной в праздники православные, а иной раз и просто по желанию — помолиться, побеседовать, душой отдохнуть, укрепиться.

Вошли в моленную. В переднем углу увидели — большой темный образ Иисусов в простом медном окладе. Чисто, опрятно, сухим листом пахнет приятно. Поклонились, крестясь. Вернулись в жилую горницу, расселись по лавкам.

Поп Иван вышел, вернулся с зажженной свечой в подсвечнике, поставил на стол, сам сел на лежанку в углу.

— Славно у меня? — оглядел гостей.

— Славно, — согласился Степан. — А вот ты, отец Иван, сказал, в праздники православные собираетесь помолиться, побеседовать. А откуда же вы знаете, какой когда праздник? Я уж и забыл даже, какой когда день бывает, какое число.

— Это, Степан, плохо. Это все равно жить, как медведи в лесу живут. Человек время знать должен. Я, когда сюда, в Дол этот Заповедный, шел, — доску с собой нес. На доске год написал и на каждый день черту резал. День прошел — черта. Еще день — еще черта. И число. И так по сей день. Счет веду дням, годам, времени. Если кто придет, спросит — я ему говорю.

— Ну, что ж, отец Иван, скажи тогда, какой сейчас год и что за дни идут?