Доктор велел мадеру пить...

   Рассказываю о своих впечатлениях мальчика - подростка, о своем недоумении по поводу такой задержки с публикацией. Но до меня дошло, что отец знает что-то большее. Он не удивлялся, и даже однажды сказал как бы вскользь, что все написанные воспоминания были куда-то увезены из редакции и авторам дали понять, что о рукописях следует забыть.

   Однако еще вечером того дня, когда воспоминания были написаны, отец перед тем, как "сдать" рукопись в редакцию, по моей горячей просьбе прочел их вслух.

   Со слезами на глазах и с горечью в сердце я прослушал папино сочинение и оно мне очень понравились. Но к сожалению почти ничего из этих воспоминаний не запомнилось. Возможно, крупицы фактов были растворены в большом количестве эмоциональных размышлений.

   Хотелось бы сейчас без слез на глазах и без горечи в сердце прочесть то, что было написано тогда отцом, по горячим следам и в том именно душевном состоянии.

   И не только заметки отца, но и других авторов.

   Воскрешаю факт существования сгинувших рукописей для того, чтобы подтвердить хорошо известную истину - в те тоталитарные времена ничто не могло появиться в печати только лишь по желанию автора.

   Требовалось разрешение руководства.

   Со смертью Сталина политика резко становилась другой, менялся объект поклонения, и новое руководство решительно меняло оценки...

   Что же касается воспоминаний, не написанных, а услышанных мною из уст отца, то некоторые я очень хорошо запомнил, потому что они были сильно окрашены эмоциями.

   Помимо воли отца личные наблюдения за Сталиным, его повадками, жестами, походкой были очень зримы, рождали представление о живом персонаже, даже просвечивали черты характера, но не несли прямой оценки. Они были как бы бесстрастными, сторонними.

   Но вот когда диктатор представал в пересказанных отцом впечатлениях других людей, его личность окрашивалась в довольно мрачные тона.

   Мне запомнились две цитаты из рассказанного отцу Демьяном Бедным о его грозном и опасном соседе, занимавшем квартиру в том же кремлевском коридоре.

   Демьян Бедный, большой библиофил, любитель и почитатель книг, рассказал отцу, не скрывая презрения, как Сталин своим толстым и коротким указательным пальцем неряшливо разрывал неразрезанные страницы в новой книге, взятой у Бедного на прочтение,

   С тем же презрением и даже еле скрытым негодование Демьян Бедный как-то рассказал отцу, когда тот пришел к нему в гости в его квартиру в Кремле, что первого мая увидел на праздничном столе вождя свежую землянику.

   - У великих князей такого не было!

   Свое отношение к лучшему другу советских писателей отец ненавязчиво привил и мне, хотя в те тяжелые времена не предпринимал попыток раскачать мое чувство обожания вождя.

   Понизив голос, доведя его до шепота, родители на всякий случай предупреждали нас детей, чтобы мы о чем-то молчали на улице. Учила мама, а папа с тревожным озабоченным видом выражал молчаливое согласие.

   Мы твердо усвоили правило: то, о чем можно говорить дома, нельзя во дворе.

   Так сказать, двойной стандарт.

   Отец некоторое время размышлял над пьесой о Сталине. Главным персонажем должна была стать старая няня, многие года прожившая в семье диктатора и вынесшая ему в конце концов смертный приговор, который сама же и привела в исполнение, отравив тирана.

   То есть отец предполагал, что Сталин был умерщвлен кем-то из домашних, кто не мог вынести преступлений и решил положить конец злодеяниям.

   Разумеется, речь идет не об истинных фактах, а о лишь о художественном осмыслении реальных событий.

   Кто знает, существовала ли в действительности женщина, няня в семье Сталина, душа которой не смогла смириться со злодеяниями Хозяина. Причем, со злодеяниями не только семейными, но и в масштабах страны и мира.

   Не стану расшифровывать и комментировать замысел пьесы, потому что отец довольно скоро остыл к нему, не найдя, видимо, достаточно весомых подтверждений своему предположению. Но этот замысел красноречиво отражает его отношение к чудовищной и кровавой эпохе сталинизма и уверенность в силе и справедливости нравственной оценки, которую дает всему случившемуся рядовой представитель народа - старая няня.

   Вернемся к образу приоткрывшейся в стене двери.

   Величью гения не верь,

   Есть только бронзовая дверь

   Во тьму открытая немного

   И два гвардейца у порога.

   В этом четверостишии отца (1952 год), названном "Могила Тамерлана", а в действительности посвященном мавзолею Ленина на Красной площади, также присутствует маленькая дверь, за которой - тайна.

   Личная жизнь вождя, сокрытая за ней, постепенно становится известной, перестает быть тайной.

   Однако же ее вытесняет какая-то другая тайна.

   Возможность новой тайны беспокоит, и неудивительно поэтому, что самым первым произведением "новой прозы" "нового" Катаева, или, как отец ее иронически называл, "мовизма", стала повесть "Маленькая железная дверь в стене".

   Это произведение о жизни Ленина в Париже.

   В самом начале двадцатых годов, когда отец уже перебрался в Москву и, сотрудничая в Народном комиссариате по делам образования, общался с Надеждой Константиновной Крупской, он просил познакомить его с Лениным.