Доктор велел мадеру пить...

   Началось "замирение" с гитлеровской Германией, а поскольку в самой повести и, следовательно, в опере, сюжет которых разворачивался на Украине во времена революции и гражданской войны, немецкие завоеватели вид имели с точки зрения большевистской идеологии довольно-таки не приглядный, то есть выступали на стороне контрреволюции, постановка спектакля была прикрыта.

   В последние десятилетия судьба оперы "Семен Котко" была более удачной.

   Большой успех сопутствовал московской постановке спектакля в Большом театре в семидесятых годах, осуществленную Борисом Александровичем Покровским и дирижером Фуадом Мансуровым.

   Мне посчастливилось побывать не только на премьере спектакля, но и на рядовой, так сказать, рабочей репетиции на большой сцене прославленного театра.

   Впрочем, репетиция вовсе не казалась рядовой. Напротив, она была какой-то особенной, хотя вроде бы никаких ярких событий на полу пустой и слабо освещенной сцене не происходило.

   Особый интерес репетиции придавало присутствие в зрительном зале вместе с Покровским отца.

   Огромный зал был погружен в темноту. Можно даже сказать - кромешную темноту.

   Вообще, картина была фантастическая.

   Сверху, с колосников на сцену опускались столбы слабого света, которые еле-еле освещали артистов и рабочих сцены.

   Время от времени Покровский своим резким громким голосом подавал реплики, обращаясь к певцам или же к рабочим сцены или осветителям.

   После каждой такой реплики что-то неуловимо менялось и в расположении фигур, и в общей освещенности.

   Все происходящее могло бы показаться бездушным и механическим, если бы не фигура Покровского, излучающая артистизм и неожиданный юмор, что давало понять - здесь не заводский цех, а зыбкий, мерцающий мир большого искусства, нащупывающего свой еле уловимый, но единственно возможный путь.

   - Заслуженный артист Володя! - кричал из-за своего режиссерского пульта Борис Александрович, обращаясь к одному из Владимиров, находившихся на сцене. - Вы же совсем не то делаете! Неужели так трудно сосредоточиться и вспомнить, что вам говорилось!

   - Совсем не трудно, - звучало в ответ со сцены.

   - Ну и прекрасно!

   Происходящее завораживало, затягивало.

   Я поглядывал на отца, и пытался понять, что он чувствует и о чем он думает в связи с тем, что декорации должны воспроизвести написанные им картины природы, а артисты перевоплотиться в придуманных им персонажей.

   Отец задумчиво, даже одухотворенно смотрел куда-то в верхнюю часть сцены, внезапно улыбнулся, наклонился ко мне и проговорил:

   - Там, в темноте, на колосниках сидят петухи, в разное время пущенные Шаляпиным, Собиновым. А рядом пристроился молодой петушок, только что пущенный заслуженным артистом Володей.

   Не могу сказать со всей определенностью, но, кажется, свою повесть отец писал к какой-то годовщине образования Красной Армии, и экземплярами этой повести легендарный маршал награждал выпускников какой-то краснознаменной военной академии.

   Проходное произведение профессионала, написанное для денег.

   Но в том-то и дело, что "строительный материал" для этой "проходной" вещицы был первоклассный - наблюдения из народной жизни, атмосфера грандиозного слома в судьбе могучей страны, рассыпающейся на глазах, свежие чувства любви, страсть, разлука смертью, и живые люди со своими характерами и стремлениями.

   Может быть и гениальный композитор Сергей Сергеевич Прокофьев собирался сочинить для денег что-нибудь проходное, воспользовавшись своим профессиональным мастерством.

   А получилось нечто бессмертное.

   Рассказывая о том - "опасном" - совещании в Центральном Комитете, отец упомянул дверь где-то сбоку, откуда бесшумно и внезапно появился Сталин.

   Небожитель предстал перед людьми, явившись из своего таинственного мира, скрытого за незаметной дверью.

   Этот образ - таинственная дверь, скрывающая какой-то другой, недоступный никому из смертных мир - волновал отца.

   Ну, идет совещание, ну, совещание посетил руководитель партии и правительства, ну, произнес речь.

   Все это обычно, все это рутина.

   Другое дело - откуда он явился и куда он исчезнет...

   В марте 1953 года, сразу же после смерти вождя, отец написал воспоминания о Сталине.

   Работа была заказана для "Нового мира", где отец в ту пору был членом редакционной коллегии, и подобные задания получили сразу несколько человек.

   Как сейчас помню, рукопись состояла из девятнадцати плотно исписанных страниц. Отец писал воспоминания с воодушевлением, с поставленной задачей справился очень быстро.

   Предполагалось, что все эти произведения, написанные самыми известными в ту пору писателями, поэтами и журналистами "Нового мира" вот-вот появятся в печати и станут достоянием страдающих от неизбывного горя читателей.

   Дни шли за днями, вождя похоронили, а несколько бесценных рукописей все не публиковались и не публиковались.