Доктор велел мадеру пить...

   Я подробно стал объяснять водителю, как проехать к складу. но тут в разговор вступил папа.

   - А есть и второй склад, на улице Лермонтова. Можете не разворачиваться, а ехать прямо, потом свернете направо, на Гоголя, а потом еще раз направо, на Лермонтова. Совсем близко.

   Терпение у водителя лопнуло.

   - А пленку куда вести - на Погодина или на Лермонтова?

   - Какую пленку?

   - Обыкновенно какую, - обиделся водитель. - Магнитофонную...

   - Магнитофонную ленту? И много?

   - Как много? - переспросил парень. - Несколько коробок...

   Мы с папой не удержались и начали хохотать, а водитель в недоумении отправился разыскивать склад, чтобы сдать несколько коробок магнитофонной пленки. Всю дорогу до дома мы фантазировали, как же эту магнитофонную ленту будут использовать в городке писателей...

   Уже стало общим местом утверждение, что все выдающиеся писатели и поэты России двадцатого века - дети революции. Разумеется, это так. Другое дело, как революция отнеслась к своим детям. Она относилась к ним бездушно и жестоко, отправляя на казни и каторгу, коверкая судьбы.

   Отец как-то рассказал мне о старом революционере, которого знал по Одессе. До революции это был водитель трамвая.

   Кстати сказать, трамвай появился в Одессе чуть ли не первым во всей России.

   Так вот, этот человек за свою революционную деятельность получил длительный тюремный срок, а затем был сослан на каторгу в Сибирь, где провел много лет.

   Он участвовал в установлении новой - советской - власти в Одессе и когда власть была установлена, отказался от политической деятельности и вернулся на свою главную, так сказать "гражданскую" работу - кондуктором трамвая.

   Так должны поступать истинные революционеры - считал отец, проявляя тем самым свой революционный романтизм и идеализм.

   Жизнь показывала, что, придя к власти, никто не отдает ее другому, напротив, вцепляется в нее мертвой хваткой, борется за власть до последней капли крови. Таким образом борьба за идеалы превращается в борьбу за личное положение. Этого, конечно, по глубокому убеждению писателя, быть не должно, однако же было...

   Как-то я вез отца на автомобиле по Тверскому бульвару от Никитских ворот к улице Горького.

   Бульвар по протяженности небольшой, но очень емкий, каждое здание по обе его стороны несут в себе память о крупных людях и значительных событиях.

   Этот бульвар, конечно же, навечно связан с именем Пушкина.

   Ну, разумеется, "Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар".

   Драматический театр имени Пушкина, бывший театр Таирова. Тут же неподалеку, на Малой Бронной, одноименный театр (то есть театр На малой Бронной). В этом здании находился театр Сатиры, а еще раньше - Еврейский театр, руководимый Михоэлсом.

   Ясное дело, неподалеку церковь, где венчались Пушкин и Наталья Гончарова.

   В конце бульвара - или в начале, как смотреть, - памятник Пушкину.

   Так сложилось, что все наиболее значительные и интересные сведенья о Тверском бульваре я узнавал из уст отца, для которого этот район Москвы был почему-то особенно дорог.

   В тот день, о котором я вспоминаю, на своем законном месте памятника уже не было, он переселился на другую сторону улицы Горького.

   Итак, проехали здание ТАСС а, миновали старинный особняк, где, по приданию, Пушкин познакомился с Наталией Гончаровой, проехали еще немного, и тут отец вдруг оживился.

   - Вот именно здесь мимо нас с Ильфом проехал тот трамвай.

   Я и сам помню, как здесь ездили по рельсам трамваи, прижимаясь к бульвару и как встряхивало автомобили, когда колеса съезжали с асфальта на неровный булыжник.

   Но что значит - "тот" трамвай?

   Отец рассказал, как они однажды шли с Ильфом по тротуару (именно по тротуару, а не по дорожкам бульвара). Их обогнал трамвай, остановился на очередной своей остановке, кто-то вышел из вагона, кто-то зашел в него, двери закрылись и трамвай тронулся в дальнейший путь.

   В заднем окне последнего вагона виднелся печальный человек в шляпе, который в задумчивости смотрел перед собой и ничего не видел. В мыслях он был далеко.

   Трамвай медленно но верно удалялся.

   Ильф проводил его взглядом и проговорил:

   - Еврея увозят.

   Потом, когда мы с отцом добрались до места нашего назначения (а мы в тот раз направлялись в кафе - мороженное "Север" на улице Горького неподалеку от пересечения с Тверским бульваром) и устроились за столиком перед шикарными высокими порциями фирменного мороженного, залитого вареньем, отец вспомнил еще одну реплику Ильфа.

   Они гуляли как-то весной по Арбату и, проходя мимо Зоологического магазина, обратили внимание на некое объявление, написанное химическим карандашом на листке из школьной тетрадки и наклеенное на стекло входной двери.

   На листке значилось: "Прилетели и поступили в продажу скворцы".

   Ильф прочел вслух это объявление и заметил:

   - Скажите-ка, не успели прилететь и уже поступили в продажу...

   И еще об одной фразе, сказанной как-то Ильфом.

   Дело было в ресторане, может быть в доме актера или в центральном доме работников искусств. К столику, за которым сидели отец, его брат Евгений Петров и Илья Ильф, подошел развязный молодой человек и задал какой-то вопрос.