Доктор Маньяк и другие из мира комиксов

— Не нужен ему никакой врач, — проворчал папа, сворачивая на Кёрби-Стрит.[2]

— Нет, нужен! — отрезала мама. — Помолчи, Барри.

— Нечего меня затыкать. Не нужен ему никакой врач. Ему нужно научиться вести себя по-мужски.

— Ты не можешь винить его в том, что у него плохо со здоровьем, — возразила мама.

— Плохо со здоровьем? У него плохо с самооценкой, только и всего!

И как давай друг на дружку орать! Я зажал уши руками. И так без конца. По идее, пора бы уже привыкнуть.

Случись мне рисовать о моей семье комикс, я бы назвал его так: «Поле Брани: Нападение Кричащих Родичей».

Иногда мы с Эрни, затаившись на лестничной площадке, подслушиваем, как они ругаются. Корчим забавные рожи, отпускаем шуточки, и при этом стараемся, чтобы они не услышали, как мы наверху над ними уматываемся.

Однако мне совсем не до смеха, когда они цапаются из-за меня. Я этого не выношу.

А теперь они кричали друг на друга, выясняя, нужен мне врач или нет.

— На него салфеток не напасешься! — ругался папа. — Он их по коробке в день переводит!

— Вот как? А ты бы хотел повторно использовать? — кричала мама. — Может, выделять ему по салфеточке в сутки? Думаешь, так ты сэкономишь свои деньги, Барри?

У меня же тем временем вызревал очередной сокрушительный чих.

К счастью, поездка была короткой. Папа свернул на Дитко-Авеню,[3] проехал пару кварталов и подкатил к обочине.

Я выглянул в окошко и увидел здание из темного кирпича. Небольшая табличка возле стеклянной двери гласила:

ДОКТОР КОРЕНЬ, АЛЛЕРГОЛОГ И ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ВРАЧ

— Ух ты! — воскликнул я. — Смотрите, где мы! На той стороне — Музей Комиксов!

Да! Бывает же такая удача!

В Музее Комиксов я провожу все свое свободное время. Мне там каждый уголок знаком. Жаль, что нельзя там жить. В этом музее хранится самая большая, самая потрясающая коллекция комиксов в мире. Чего уж там, во Вселенной.

— Доктор Корень тебя ждет, — сказала мама. — Обязательно расскажи ему, как у тебя зудит кожа после чипсов из тортильи.

— А вы со мной не пойдете? — спросил я.

— Не можем, — буркнул папа. — Нам еще забирать Эрни.

— А где Эрни? — спросил я.

— В кружке по лепке из глины, — ответила мама. Ее лицо всегда озаряет особая улыбка, когда она говорит о своем ненаглядном Эрни.

— Он же ничего не лепит, — заметил я. — Только кидается глиной в других детей.

И это чистая правда.

— Не говори гадостей про Эрни! — возмутилась мама.

— Эрни хотя бы не вычихивает свои мозги каждые пять минут и не ляпает соплями на ковер, — добавил папа.

Очаровательно.

Видите ли, Эрни в принципе не может совершить ничего дурного. Серьезно. Все, что ни делает мой младшенький, они считают шалостями гения.

Я выбрался из машины. Прохладный вечерний ветерок приятно освежал лицо. Солнце садилось за ряды высотных зданий. По тротуару тянулись длинные фиолетовые тени.

Я бросил взгляд через дорогу на огромное белокаменное здание музея, увенчанное куполом.

«Забегу туда после визита к врачу», — решил я.

— Увидимся! — бросил я родителям. И захлопнул дверцу автомобиля. Они уже вовсю пререкались из-за чего-то еще.

Я повернулся и подошел к стеклянной двери. Еще раз взглянул на табличку. Потом открыл дверь и вошел.

Откуда мне было знать, что мир вскоре сойдет с ума?

3

Табличка в вестибюле извещала, что доктор Корень принимает в кабинете № 301. Я вызвал лифт, поднялся на третий этаж и обнаружил искомый кабинет в конце длинного, тускло освещенного коридора.

Вошел в светло-зеленую комнату ожидания. Там не было ни души. За стойкой регистрации тоже никто не сидел. У стены я заметил две светло-зеленых кушетки. На низеньком столике покоилась стопка журналов «Пипл».

— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул я.

Никто не ответил.

— Доктор Корень? — В безлюдном помещении мой голос прозвучал неожиданно громко.

Я собирался уже уйти, когда в приемной послышались шаги. Тяжелые, громоподобные шаги. Дверь кабинета распахнулась, и вышел огромный дядя в белом халате с короткими рукавами.

У него были короткие черные волосы и пунцовая физиономия, похожая на надутый воздушный шар. Необъятное брюхо распирало белый халат. Я заметил, что две или три пуговицы отлетели. Жировые складки выпирали наружу. Ручищи напоминали пару жирных розовых окороков.

У него были глубоко посаженные черные птичьи глазки. Когда он расплылся в улыбке, образовались три-четыре лишних подбородка.

— Я… я уж думал, что ошибся кабинетом, — пробормотал я.

Его улыбка стала шире.

— Нет. Я тебя ждал, Ричард. — Голос у него был мягкий и доносился, казалось, из самой утробы.

Колыхаясь всем телом, он подошел и протянул мне розовую руку. Пальцы его походили на толстые сосиски. Вблизи мне отчетливо стали видны поблескивавшие на его лбу капельки пота.

Он пожал мне руку. Ладонь у него была теплая и рыхлая. Крошечные глазки пронизывали меня насквозь.

— Я слышал, у тебя проблемы с аллергией? — сказал он. — Много чихаешь, да?

— Да, — ответил я надтреснутым голосом. И откашлялся.