Доктор Лерн, полубог

Прошел год с тех пор, как мы там жили. Значит, это произошло четыре года тому назад…

— Ах, — не мог я сдержать внезапного крика.

— Что с тобой?

— Ничего, не обращай внимания. Продолжай.

— Итак, четыре года тому назад, Мак-Белль уехал в Шотландию, чтобы провести несколько недель отпуска у своих родителей. На следующий день после его отъезда, Дерн покинул меня, сказав: «Я еду в Нантель с Клоцем и проведу там весь день».

Вечером Клоц вернулся один. Я спросила у него, где Лерн. Он ответил, что профессор получил важные сведения, потребовавшие его поездки за границу, и что он пробудет в отсутствии дней двадцать. «А где же он?» — спросила я снова. Клоц ответил не сразу: «Он в Германии. Мы будем здесь пока одни, Эмма». Он бесцеремонно обнял меня за талию и пристально заглянул мне в глаза…

Я не могла объяснить себе поведения Лерна, который, заботясь о моей добродетели, бросил меня, не предупредив, на произвол иностранца. «Ну скажите, нравлюсь ли я вам?» — спрашивал меня Клоц, крепко прижав меня к себе, нисколько не стесняясь.

Я уже тебе сказала, Николай, что он был большой и сильный. Я почувствовала тиски его мускулов и почувствовала себя, против своей воли, взятой в плен. «Ну, слушай же, Эмма, будем любить друг друга, не откладывая этого в долгий ящик, потому что скоро я вас покину навсегда, и вы меня больше никогда не увидите».

Я не трусиха. Говоря между нами, я даже была знакома с лаской рук, которые только что убили; я испытала страсть, похожую на убийство; мои первые любовники любили меня, точно резали меня на куски… они были тяжелы на руку и не стеснялись со мной: в их глазах я была жертвой; не знаешь, чего испытываешь больше: страха, или удовольствия. Это неприятно. Но все это пустяки. Ночь, проведенная с Клоцем — страшная ночь. Это было сплошное насилие. Я навсегда сохраню воспоминание об этом ужасе и усталости.

Проснулась я довольно поздно. Его уже не было в комнате, и я никогда больше не видала его с тех пор.

Прошло три недели. Твой дядя не писал, и его отсутствие все еще продолжалось.

Вернулся он совершенно неожиданно. Я даже не видела, как он приехал. Он сказал мне, что, как только вернулся, сразу же отправился в лабораторию. Я увидела его, когда он выходил из нее в полдень. Его бледность огорчила меня. Казалось, что на его плечи свалилась большая тяжесть, и он сгорбился. Он медленно передвигался, точно шел сзади похоронной процессии. Что он узнал? Что он сделал? Что за переворот произошел с ним?

Я потихоньку стала его выспрашивать. Он говорил с трудом, подбирая слова, с акцентом той страны, из которой вернулся. «Эмма, — сказал он, — я надеюсь, что ты меня любишь?» — «Вы же знаете, мой дорогой благодетель, что и предана нам душою и телом». «Меня интересует только тело. Чувствуешь ли ты себя способной любить меня… по-настоящему?.. О, — добавил он насмешливо, — я знаю, я не молод, конечно, но…»

Что ему было ответить? Я сама не знала. Лерн нахмурил брови. «Хорошо, — отрезал он, — с сегодняшнего вечера моя комната будет твоею».

Я тебе должна признаться, Николай, что такой порядок вещей показался мне более естественным. Но я и не подозревала, что Фредерик Лерн может быть таким подозрительным и вспыльчивым, каким он вернулся. Он сжал мне руки до боли, глаза его сверкали странным блеском, и он стал кричать во все горло: «Теперь довольно смеяться! Довольно шуток и всяких штучек! Я прекрасно знаю, что здесь происходило. Я видел, как эти подлипалы приставали к тебе. Но ты теперь принадлежишь исключительно мне. Я освободился от Клоца. А что касается Донифана Мак-Белля, то берегись! Если он будет продолжать в таком же духе, не завидую ему. Берегись!»

Потом Лерн отказал всей прислуге и нанял, вместо всех, одну Варвару. Затем придумал и устроил лабиринт.

В заранее назначенный день Мак-Белль, ошеломленный тем, что лес был перевернут вверх ногами, вернулся, в свою очередь, в замок в сопровождении своей собаки. Лерн пришел к нему, когда он еще и сундуков не разобрал, и довершил его изумление, устроив ему жесточайшую сцену с такими жестами и таким недоброжелательным выражением лица, что у Нелли шерсть встала дыбом и она зарычала, оскалив зубы.

Что должно было быть, то и случилось. Из уважения к возрасту и положению Лерна, мы, наверное, не осквернили бы его дома, как говорится. Но тут шла речь о том, чтобы отомстить злобному старику, тирану — мы это сделали.

А профессор с каждым днем становился раздражительнее и все менее выносил какие-либо возражения. Он все время находился в невероятно повышенном, возбужденном состоянии, никуда не выходил, работал без передышки; может быть, он и был гением, но что он не был нормален, это не подлежит сомнению. Какие доказательства? Ну хотя бы то, что он терял память. Он забыл бесчисленное число вещей и часто расспрашивал меня о своем собственном прошлом, сохранив точные воспоминания только в том, что касалось науки.