Вопросы продолжали сыпаться, но толпа журналистов начала редеть. Они явились сюда в ожидании новостей. Что ж, они их получили. Повернувшись, чтобы уходить, я вдруг ощутил на себе чей-то взгляд. Я оглянулся в ту сторону, где стоял Эйнсли, полагая, что это, скорее всего, он. Однако коммандера там уже не было, хотя в толчее газетчиков, фотографов и телевизионщиков я мог его просто не заметить.
Когда я вернулся в морг, кости молодой матери уже просохли. Собрать их обратно в нужном порядке не составило особого труда, но даже более тщательный осмотр не выявил ничего нового. Никаких следов сросшихся переломов, никаких других особенностей скелета, которые помогли бы с идентификацией. Единственное, что я смог добавить к прежним выводам, — более точную оценку роста.
Измерение роста — задача не такая простая. Если у живого человека для этого достаточно замерить расстояние от ног до головы, то у скелета отсутствие мягких тканей и деформация позвоночника искажают результат и затрудняют идентификацию. Хотя приблизительно рост можно вычислить по длине костей рук или ног, при наличии полного скелета использование нескольких его фрагментов, таких как череп, позвонки и бедренные кости, позволяет получить более точный результат. С помощью кронциркуля я вычислил, что при жизни рост женщины составлял примерно сто шестьдесят три сантиметра. Ну или пять футов пять дюймов, плюс-минус полдюйма.
Работая, я старался не думать о том, что произошло около Сент-Джуд, но совсем из головы это у меня не выходило. Я сознавал, что мумифицированные останки, превратившиеся теперь в набор гладких белых костей, принадлежали раньше молодой женщине, у которой были родители, друзья. Жизнь. И пусть она завершилась на грязном чердаке, эти кости сообщали мне больше о человеке, чем об обстоятельствах его смерти. Я должен был обойтись без напоминаний о том, как важно оставаться отстраненным, поскольку знание того, кому принадлежали останки, могло хоть немного, но повлиять на мои оценки. Убеждать себя в том, что это пока не подтверждено, что у больницы сегодня могли находиться убитые горем родители совсем другой девушки. Но даже вероятность имени сокращала дистанцию между мной и жертвой.
Словно кости у меня в руках сделались тяжелее.
Я почти закончил, когда телефон во внутреннем кармане завибрировал. Я ожидал звонка, поэтому не удивился, увидев, что это опять Уорд. Она не стала терять время зря.
— Вы еще в морге?
— Да.
— Не уходите. Я пришлю стоматологическую карту. Хочу, чтобы вы сверили ее с жертвой с чердака. Как скоро вы сможете определить, совпадают ли они?
— Это зависит от того, что вам нужно: детальный анализ или общее сравнение.
Затруднений с последним я не ожидал. Любой судебный антрополог обладает достаточными навыками для того, чтобы сравнить прижизненные данные о зубах с зубами умершего. Однако что-либо более сложное лучше доверить специалисту.
— Хватит общего. У нас есть эксперт-дантист, он проведет формальную идентификацию, но позднее, и мы запустили тест на ДНК. То и другое требует времени, а мне для работы нужно что-то уже сейчас. Сможете это сделать?
— Это карта от дантиста Кристины Горски?
— Вы уже слышали? — Судя по голосу, Уорд не удивилась. Впрочем, об этом наверняка уже сообщили по радио и социальным сетям.
— Я был у Сент-Джуд, когда там объявились Одуйя с ее семьей.
— Тогда вы поймете, почему я не могу ждать несколько дней, чтобы узнать, ее это тело или нет. Плохо, что имя Кристины Горски засветилось в наших поисках еще до того, как Адам Одуйя устроил этот спектакль с родителями. Она не единственная беременная, числящаяся в розыске, но ее описание совпадает с тем, что нам известно о трупе с чердака. Похожий возраст, шестой месяц беременности, пропала пятнадцать месяцев назад… Нам неизвестно, во что она была одета в день, когда исчезла, но дело происходило летом, так что футболка и короткая юбка тоже подходят. Семья у нее приличная. Отец поляк, как вы уже догадались. Работает в торговой сети спортивных товаров. Мать секретарша, брат учится на последнем курсе художественного колледжа. Они не зажиточные, но композитные пломбы Кристине могли себе позволить.
— Она употребляла наркотики?
— С семнадцати лет неоднократно лечилась от героиновой зависимости. Семья почти два года не общалась с ней, когда она вдруг вынырнула из ниоткуда и объявила, что беременна. Без пенса в кармане, поэтому она сказала, что ей нужна их помощь, чтобы завязать ради здоровья ребенка.
— А отец ребенка?
— Родители не знают, и не похоже, чтобы Кристина знала это сама. Я бы предположила, что она периодически торговала собой, потому что ни на одной работе долго не задерживалась. Родители не донимали ее расспросами, они были рады уже тому, что дочь дома. Они настаивают на том, что она искренне хотела завязать с наркотой, хотя давать ей деньги все равно опасались. Договорились о курсе лечения, но Кристина исчезла за день до его начала. Вот тогда родители обратились с заявлением о ее исчезновении, но с тех пор не видели дочь.