Неподвижная фигура в перепачканных водолазке и джинсах лежала лицом вверх на голом матрасе. Капитальное телосложение позволяло заподозрить в нем мужчину, хотя по опыту я знал, что пропорции тела не обязательно зависят от пола. Тело было привязано к койке двумя широкими эластичными бинтами — такими фиксируют пациентов при операции. Один удерживал его за торс и запястья, другой — за ноги ниже колен. Волос на черепе почти не осталось, да и кожа, цветом и фактурой напоминавшая старую перчатку, тоже почти сошла. Голова запрокинулась назад, оскалив зубы то ли в крике, то ли в ухмылке.
Когда-то, еще при жизни, в рот несчастному затолкали тряпичный кляп. Теперь губы и щеки усохли, и он болтался в зубах этаким подобием грязной уздечки.
Второе тело было меньше первого; его тоже привязали к койке, заткнув рот кляпом. Кожа болталась на костях. Правда, волос у него было больше — спутанные темные пряди разметались по матрасу вокруг черепа.
Парек рванулась вперед, однако Уэлан решительно перегородил ей путь вытянутой рукой.
— Простите, мэм, но прежде чем мы начнем делать что-либо, нам необходимо укрепить потолок.
— Я не собираюсь качаться на нем, просто хочу взглянуть поближе! — воскликнула она.
— И у вас будет возможность насмотреться на них. Как только мы все наладим.
Парек раздраженно поморщилась, но спорить не стала. Она выудила из кармана комбинезона очки в черепаховой оправе, бликовавшей в отсветах наших фонарей.
В отличие от останков беременной женщины, эти не мумифицировались. В замурованной камере было гораздо холоднее, чем на чердаке, и перемещение воздуха здесь тоже отсутствовало. Хотя сморщенная кожа начала высыхать, распад тканей у двух этих тел продолжался беспрепятственно, что мы и наблюдали по их теперешнему состоянию. Единственное сходство их с женщиной на чердаке заключалось в том, что в обоих случаях процессы завершились весьма давно.
Имелась и еще одна деталь, причем существенная. Я посветил фонариком под койки, рассчитывая увидеть там пустые скорлупки мушиных яиц и шкурки личинок. Я не заметил там ни одной. Да и на телах следов размножения мух тоже не обнаружилось.
Для этого хватило бы и одной мухи: она отложила бы яйца, из них вылупились бы личинки, из тех — взрослые мухи, которые, в свою очередь, тоже размножились бы, и так продолжалось бы до тех пор, пока хватало бы доступной для питания плоти.
И если подобного не произошло, это означало, что камеру хорошо изолировали.
Я перевел луч фонаря на ближнее тело. Обе руки превратились в клешни с длинными пожелтелыми ногтями. Рукава водолазки задрались, обнажив запястья — точнее, обтянутые дряблой кожей кости. Сама кожа имела оттенок темной карамели, что вполне естественно для данной стадии разложения и не имеет никакого отношения к изначальной пигментации.
— Не думаю, что нам удалось бы идентифицировать их по отпечаткам пальцев, — произнес Уэлан, посветив на руки обоим. Кожа слезла с кистей наподобие не по размеру больших перчаток и от пребывания на воздухе задубела.
Он ошибался, однако с возражениями я мог и повременить. Меня гораздо больше интересовало то, как врезались в руки жертв эластичные бинты. Кожа на ранах разошлась в стороны подобно закатанному рукаву. Обе жертвы были в джинсах, и в местах, где их перетягивали бинты, голубая ткань потемнела от крови.
— И что мы здесь видим? — спросил Уэлан, понизив голос — впрочем, в таком месте это прозвучало вполне естественно. — Тут кого-то пытали?
Парек посветила фонарем на руки сначала одной жертве, а потом второй.
— Не исключено. Но я не заметила на телах никаких травматических повреждений, если не считать тех, что от повязок.
— Бедолаги могли повредить руки, пытаясь высвободиться.
— Не исключено, но повреждения не только на коже, — сказал я. — Точно это можно установить при вскрытии. По-моему, повязки врезались и в мышечную ткань. А причинить себе самому такую боль… подобное возможно лишь в полном отчаянии. Ну это вроде попавшего в капкан зверя, пытающегося отгрызть собственную ногу.
Уэлан покачал головой:
— И кто бы их за это укорял?
— Не я. И все же никаких следов пыток на телах нет. По крайней мере, физических, — настаивала Парек, продолжая рассматривать тело ближней к ней жертвы. — Зубы на месте, ногти тоже. Я пока не могу исключить удушения. Но то, что единственные видимые повреждения нанесены, похоже, себе самим, заставляет меня предположить, что в момент, когда их замуровывали, они находились в сознании.
— Господи! — воскликнул Уэлан. — И долго это продолжалось?
Парек пожала плечами:
— Если они умерли от жажды или голода, это могло занять несколько дней. Сложно определить прямо сейчас, однако в любом случае смерть не была быстрой.
— Они могли задохнуться?
— Если комнату замуровали герметично, то да.