Николай Степанович Савицкий — преподаватель этого самого дела — поначалу просто отправил меня восвояси, когда я объявила ему о своей идее. На его уроке столярный инструмент барышням вообще в руки не давали. То есть предполагалось, что мы должны просто слушать и наблюдать за тем, что делает он.
Пришлось снова топать к маман и намекать на необходимость содействия руководства. Инспектриса, не смотря на весь свой скепсис, всё-таки выполнила обещание и дала распоряжение допустить настырную меня к инструменту.
Интеллигентного вида худощавый усатый дядька в пенсне, обиженный на меня за обращение к начальству, демонстративно положил передо мной прямоугольную чурку, топорик, сложил натруженные руки на тощем животе и уставился сквозь стекло окуляров. Спасибо, хоть не колун — побоялся, видать, что я сдуру уроню его себе на ногу и ещё на месяц загремлю в госпиталь.
Топорик, хоть и был небольшим, но для меня всё равно тяжеловат. Взяла его в руки и покачала в воздухе, оценивая свои и его возможности.
—
Окуляры столяра вместе с усами медленно поползли вверх. Пришлось заново пересказывать историю, рассказанную для маман. Экзамен был сдан — консенсус практически достигнут. Господин Савицкий выразил свои восхищения по поводу моих навыков Римме Ефремовне и мне было официально дозволено в свободное от занятий время упражняться в классе для трудовых занятий.
Как всякий учитель, к предмету которого воспитанник проявил искренний интерес, Николай Степанович быстро проникся ко мне симпатией и участием к самой затее. Его личный инструмент, конечно, не являлся пределом совершенства, поэтому, работа продвигалась ещё медленней, чем дома.
—
Опять же, эту работу я уже один раз выполняла.
В общем, как говорят в сказках — долго ли, коротко ли — а момент, когда фрагмент был готов, водворён на место, рама залакирована и, наконец, хорошо просохла — всё-таки наступил. Само зеркало, для удобства вынутое из рамы, временно перенесли в класс. Всё было готово к эксперименту.
— Давайте понадёжнее установим его у стены, чтобы не дай бог не разбилось, и осмотрим, как это выглядит со стороны. — предложила я.
Присутствие пепиньерки и учителя меня не смущало — мысленно я вообще уже была дома. Сердце колотилось гле-то в горле, пока уже на сотый, наверное, раз заново восстанавливала в памяти всё, что сделала тогда — в мастерской.
Подошла к зеркалу, закрыла глаза и, затаив дыхание, огладила раму в месте вставленного фрагмента…
Ничего не произошло.
—
Уставилась в зеркальную гладь и снова протянула руку к нужному участку, отмечая, что пальцы практически не замечают места стыков.
И снова ничего не происходило. Всё тот же класс, восхищённый преподаватель рядом, улыбающаяся пепиньерка — никакого головокружения и помутнения картинки.
Сдавливая грудь, из самых глубин удушливо поднимались паника и отчаяние. Я не понимала, почему портал не сработал. Почти готовая разрыдаться, снова и снова осматривала раму, каждый миллиметр трясущиеся руки медленно ощупывали дерево — всё было в порядке. Но ничего не происходило!
— Чем вы так огорчены?! — заметив моё состояние, обеспокоенно спросил Николай Степанович, — Мне кажется, всё получилось просто изумительно!
— Вам нехорошо, мадемуазель?! — тоже засуетилась наблюдательница.
— Нет, всё в порядке. — я поняла, что мне просто необходимо сейчас отсюда уйти, иначе точно разревусь.
Выговорив что-то невнятное про неважное самочувствие, едва переставляя ноги, пошла из класса.
— Я вас провожу, Алиса. — участливо и решительно заявила девушка и подхватила меня под руку.
Свидетели мне сейчас были совершенно не нужны, но отказаться не было никакой возможности. К тому же, вдруг, ощутила, как слабеют колени и в самом деле кружится голова и перестала сопротивляться — могла ведь в самом деле самостоятельно не дойти до кровати.